Главный свидетель

Браун Сандра

Немного поколебавшись, Джон протянул руку r младенцу и коснулся виска. Он ощутил сильное биение пульса под нежной, почти прозрачной кожей. Потом, словно шлемом, накрыл ладонью всю головку младенца, стараясь быть предельно осторожным.

– Очень симпатичный парнишка.

– Спасибо.

– Похож на тебя.

– Правда?

– Правда. А ты – красивая женщина.

Их глаза встретились.

– Ты на самом деле так считаешь?

– Да, конечно.

– Волосы особенно хороши, ага?

Он взглянул на коротко и неаккуратно остриженные

пряди:

– C твоей легкой: руки пойдет новое: направление в моде.

– Причесочка в стиле Джона Дира.

– А это еще кто такой?

– Не имеет значения. – Ответила она и засмеялась.

– Вот именно. Не имеет значения. Тебя ничуть не портит.

Она знала, что, он не лукавит. Ее же пленяла его красота. Не классическая, конечно, но правильные и мужественные черты лица – от выразительных бровей до четко очерченной линии подбородка не оставляли ее равнодушной.

В сущности, Кендал и сама не могла понять, что в нем такого особенного. Джон был, полной противоположностью Мэту, который, как она когда-то думала; являл собой чистейший образец мужской привлекательности.

Высокий, стройный и холеный Мэт… Джон примерно такого же роста, но во всем его облике чувствовалась большая тяжесть, большая основательность. В отличие от, Мэта, у Джона были темные волосы с проседью. В дпородистом лице Мэта, в абсолютно симметричных его чертах, не хватало изюминки, какой-то легкой дисгармонии. На изрезанном, морщинами лице Джона отпечатались жизненные невзгоды, но за всем этим угадывался настоящий, сильный характер.

И еще ей нравились его глаза – загадочная гамма зеленого и коричневого. В зависимости от состояния души, цвет их менялся, словно в калейдоскопе.

Он часами сохранял невозмутимое спокойствие; тем большую цену приобретали его редкая улыбка и короткие шутки. Его мрачноватый характер Кендал относила насчет трудного детства, догадываясь, что ему тогда, почти не перепало заботы и тепла. Джон стеснялся выражать свою симпатию и оттого казался несколько неуклюжим и неотесанным в общении. Однако способный на очень глубокие чувства, он ни секунды не колеблясь, защищал бы их с Кевином. Она не сомневалась, что офицер готов на все, лишь бы спасти ее и Кевина от любой напасти.

Суровый, но тем не менее удивительно мягкий, Джон явил свою удивительную сущность прошлой ночью, когда глаза его лучились теплом и обволакивали, словно утренний туман.

Хриплым от волнения голосом он спросил:

– Ты проделывала это раньше?

– Проделывала что?

– Ну, минет?

Она мгновенно зарделась и уткнулась ему в плечо, потом утвердительно кивнула.

– А почему бы и нет?

Правда, набравшись смелости, она затем гордо подняла голову:

– Зато раньше без всякой охоты.

Долго, очень долго и пристально он смотрел на женщину, затем, пробормотав что-то, крепко обнял и положил ее голову себе на плечо.

Спустя какое-то время она чуть смущаясь, спросила: – Я делала что-то не так, да?

В ответ он только сладко вздохнул:

– Ну

что ты, это было просто восхитительно.

Он все еще сжимал ее в объятиях, поглаживая спину и бедра и тем самым возбуждая. Наконец он приподнял Кендал и вошел в нее снизу.

– Я раньше никогда так не делала, – заметила она, чуть дыша.

– А тебе и не надо ничего делать. Подчиняйся только своим желаниям.

Он погладил ее по голове, задержался на шее, изучил ключицы, плечи, а потом спустился ниже и остановился на сосках. Он то ласкал, то сдавливал их, поглаживая при этом и роскошную грудь до тех самых пор, пока она сама не начала ритмично двигаться.

– Боже, – прошептал Джон, обхватив руками ее бедра, чтобы поддерживать и направлять.

Но вот он проник между их горящими от страсти телами и осторожно, кончиком пальца принялся за крохотный бугорок ее лона – Кендал показалось, что она сию минуту просто умрет от пронзившего ее наслаждения.

Откровенно говоря, теперь женщину обуяла безграничная радость – и не только физическая. И Кевин и Джон находились рядом, и она едва не поверила, что они втроем и в самом деле одна семья.

Именно этого она желала больше всего на свете, но никогда не имела – любящего мужчину и ребенка – иными словами – обычную семью. Казалось, судьба надумала лишить ее этих простых человеческих радостей, и вот, ей приходится играть в семью, как когда-то в детстве в „дочки-матери“. Пока. Временно.

Вряд ли это продлится долго. В любой момент придуманный мир может рассыпаться в прах. К Джону, например, неожиданно вернется память. Или полицейские, наконец, вычислят-таки место, где она скрывается, и вот-вот ворваться, высадив двери, чтобы арестовать ее за похищение агента безопасности. Или самое худшее – на ее след нападут Бернвуды.

Бернвуды – прирожденные охотники – и знают, как выслеживать дичь. Трофеи их охотничьих подвигов украшали многочисленные залы и комнаты дома Гиба.

Сейчас Кендал весьма смахивает на этих бедных тварей, что оказались на мушках их карабинов. Она страшилась стать очередной жертвой, но больше всего боялась, что в дьявольские лапы угодит Кевин.

В любом случае хорошего конца у похождений не предвидится. Самое лучшее – ей удастся сбежать от Джона, никогда больше его не видеть и оставаться в бегах до конца своих дней.

А по этой причине следовало оставить Джона именно сейчас, пока к нему не вернулась память. Как только охранник узнает, что она – безвсякого желания с его стороны – превратила большого и сильного мужчину в марионетку, в участника этого представления, то он возненавидит ее. Действительно, беспрецедентный случай – она заставила Джона ухаживать за ней и за Кевином, заранее зная, что скроется, пропадет, оставив его лицом к лицу со всеми последствиями придуманной интриги. Он осудит её, как профессионал, от которого сбежала пленница, но, что еще хуже, возненавидит как человек, как личность, которую обманули из лучших побуждений.