Главный свидетель
Шрифт:
– А-а, ну тогда и спорить больше не о чем. Ты сам его по пьяни и выронил, мимо собачка бежала, хвостиком махнула, ножку приподняла…
– Ага, а потом раскрыла, прочитала и стоймя в сугроб воткнула?
– Ну, значит, не собачка, – терпеливо закончил Грязнов. – Ты, часом, снега с мочой для анализа не прихватил с собой?
– Я похож на идиота?
– Вообще-то… не очень, – засмеялся Грязнов. – Ладно, закрываем тему. Когда мне Дениска пересказал эту историю, я, честно скажу, стал думать, что меня в ней зацепило. Вот тогда и вспомнил. И послал в Вологду нашим парням, на всякий случай, фотографию Ленечки Воронцова. Он
– Хотелось бы…
– Ну посмотрим.
– Вот что, дорогой товарищ, – решил действительно положить конец проблемам Юрия Петровича Меркулов, – давай-ка наливай, а то, я чую, грязновские котлеты в духовке с минуты на минуту совсем сгорят, но завтра утром со всеми своими материалами пожалуй ко мне. Тебе ведь это требуется, я прав?
– Точно! – обрадовался Гордеев. – Только я все прикидывал, как напроситься, чтобы…
– А ты без «чтобы» – приезжай к половине второго, и все обсудим. Саня, и ты загляни. На всякий случай, как говорит твой друг Вячеслав, ладно?
– Во-во, нашлась дурная голова, на которую всякую тухлятину можно повесить!
– Ты не понял, – улыбнулся Меркулов. – Я ничего на тебя не вешаю, просто подумал, что совет опытного «важняка», понимаешь?..
– Очень даже хорошо понимаю, – тяжко вздохнул Турецкий. – Но учти, Юрочка, ты теперь у меня одним ведром водяры не отделаешься! Славка, ты свидетель, а я, видит Бог, предупредил…
У каждого из этой веселой компании было, как обычно, своих дел по горло. Но случись трудная ситуация – и они, то фырча, то жалобно канюча, включались в очередные дела, иной раз даже не дожидаясь просьбы товарища. Примерно так случилось и на этот раз.
Дело о защите невинно осужденного, по собственной инициативе подставившего башку под топор Фемиды, вызвало определенный резонанс у присутствовавших на вечерней пирушке друзей Вячеслава Ивановича. Ну явная же несправедливость! А усугублялось все тем, что уж больно нагло повели себя истинные преступники. Точнее, возможные пока преступники. Не доказано – нельзя беспочвенно обвинять. Это Меркулов всегда ставил во главу угла. Хотя, честно говоря, бывали, конечно, случаи, бывали… Но в прошлом. Когда надежда оставалась на интуицию. Которая, кстати, подводила чрезвычайно редко. Так что не все казалось совсем беспочвенным…
На следующий день, ознакомившись с собранными Гордеевым и «Глорией» показаниями, Константин Дмитриевич, придав лицу непривычно вредное, брюзгливое выражение, вызвал к себе начальника Управления по надзору за уголовно-судебными делами Генеральной прокуратуры государственного советника юстиции второго класса Вадима Ивановича Калинцева.
Тот скоро явился. Шутливо отдал честь Турецкому, сдержанно кивнул Гордееву и присел к длинному столу, у которого сидели Меркулов со товарищи.
– Слушаю, Константин Дмитриевич. Если позволите?
– Давай, – кивнул Меркулов.
– Да вот, судя по составу присутствующих, так понимаю, что мы опять куда-то вляпались? Дела будем поднимать?
– Вот что значит настоящий профи! – Меркулов с уважением показал присутствующим на Калинцева. – Угадал, Вадим Иваныч. Будем. Я тут тебе кое-что приготовил. Юру нашего ты еще не забыл?
Калинцев молча подмигнул
– Так вот вскрыл он одно дело, которое может иметь серьезные последствия. Для некоторых высоких товарищей. Я тебе папочку передам. Вместе с указанием истребовать это дело и изучить его. Не сам, нет, есть же у тебя помощники. А пока будете изучать, адвокат, – он кивнул на Юрия, – подсоберет для тебя недостающие улики. Ну и примем решение, да? Не хочу пока предвосхищать, но полагаю, ты составишь протест в Верховный суд, на имя Сидоренко. Туда-сюда, думаю, на все месяца вам хватит?
– Если позволите, я хотел бы сперва… – сказал Калинцев.
– Разумеется, Вадим Иваныч, о чем речь? А ты, Юрий Петрович, запиши себе телефончик, который назовет Вадим Иваныч, – для связи, и сам тоже не мешкай. Впрочем, чего это я советую своему принципиальному оппоненту?
Народ заулыбался.
– Ну а следствие по этому делу мы, скорее всего, попросим провести Александра Борисовича, да?
– Так и знал! – с ходу заканючил Турецкий. – Я, конечно, самое свободное от обязанностей лицо на Большой Дмитровке! У меня…
– Спокойно, – мягко улыбнулся Меркулов. – Куда ты торопишься, Александр Борисович? Ведь Вадим Иваныч еще своего слова не сказал. А вот когда ска-ажет… Как считаешь, Вадим Иваныч?
– Согласен, Константин Дмитриевич, – усмехнулся он и покачал головой.
– Отлично, значит, все свободны, а вы…
– Штирлиц, – мрачно подсказал Турецкий.
– Ага, а ты останься. Всем спасибо.
Калинцев и Гордеев вышли вместе.
– Насколько я понимало, Юрий Петрович, вы подали жалобу? – сказал Калинцев. – Может, поднимемся ко мне? Ненадолго. Просто введете немного в курс дела.
– С удовольствием. Само это дело находится в Московском городском, у Афанасьевой. Во время беседы с ней у меня создалось впечатление, что она и сама понимает: дело-то было, мягко говоря, не очень… Многое просто притянуто, как говорит Александр Борисович, за уши. Ну и… мне удалось собрать показания тех, кто вел расследование, свидетелей, самого осужденного. Вот от собственных стараний, – Юрий тронул пластырь на макушке, – пострадал даже. Но живой, как видите.
Калинцев посмотрел, сочувственно улыбнулся и сказал:
– А я и не понял сперва. Теперь же модно, знаете… Даже по телевизору без конца показывают. Шапочки-то эти. Тем более что и адвокатура у нас как-то ассоциируется…
– Нет, то на Святой земле, а в России я, по-моему, только один раз всего и видел, возле синагоги, той, старой еще, на Спасоглинищевском. В студенческие годы.
Калинцев с легкой иронией посмотрел на Гордеева и заметил:
– Давно…
– И все-таки… – возразил Юрий, поняв его намек на возраст.
Самым щекотливым для Гордеева среди всех показаний были, разумеется, признания Мансурова. Но вчера, обсуждая, кем, когда и каким образом были собраны эти документы, Турецкий предложил исключить их вообще из дела. Как не было. «Сподвижник» Мансурова Лукин и без того наговорил немало, и все по существу. Он жив, здоров и, хотя основательно напуган, от слов своих вряд ли откажется. Вот если начнет отрекаться, финтить, тогда можно будет подумать и о том, чем покрепче прижать его. А так ведь он не сказал ничего противоречащего показаниям следователя Мансурова, разве что постарался свалить на него вину за силовые действия в отношении свидетеля. Но это уж ему Бог судья.