Главред: назад в СССР 3
Шрифт:
— С какой темой? — уточнил я.
— Национальная культура.
— А конкретнее?
— Национальные культурные корни в советском государстве, — тут же нашелся Сало. — Или, если хотите, необходимость сохранения национальной идентичности в общности под названием «советский человек».
— Алексей, вы не против? — я повернулся к Котенку.
— Одобряю, — осклабился диссидент. — Теперь только оппонента найти…
— Найдем, — уверенно сказал я. — Так что готовьтесь, товарищ Сало.
Карельский активист c воодушевлением закивал.
Надо будет потом доработать правила, подумал я в этот момент. Сейчас пока членов клуба немного, но вскоре, уверен, желающих станет больше. И тогда
— Что ж, — я оглядел довольно переговаривающееся собрание. — Всем удачи! Да начнутся информационные игры!
Город постепенно заносило снегом — природа словно бы готовилась к новому году, наряжая улицы в белую бахрому. Внутри я радовался как мальчишка этому простому явлению. Потому что в будущем co всеми климатическими передрягами мы нередко пускали праздничный салют под дождем. И как же это контрастировало c метелями детства! А теперь я опять в той эпохе, переживая те самые впечатления уже взрослым человеком.
Работа над праздничным номером шла в спокойном режиме, я даже в какой-то момент отпустил вожжи, доверив подготовку газеты Виталию Николаевичу. В конце концов, заместители нужны как раз для подобных случаев — чтобы руководитель мог творить. И я творил, расписывая концепцию лица города, чтобы показать ee Краюхину. Именно эта идея пришла мне в голову, когда я слушал краеведческий спор Сеславинского и Якименко. В будущем, в своей уже почти позабытой прошлой жизни, я много читал o гибели русской архитектурной школы. Мол, фактически она деградировала c началом строительства массового типового жилья. С одной стороны, советскому государству требовалось расселить людей из тесных коммуналок. А c другой, города СССР постепенно утратили идентичность. Стандартные дома на стандартных улицах co стандартными названиями… Вот я и хотел вернуть Андроповску-Любгороду его «лицо», то есть уникальные, выделяющие его черты. Не разрушая при этом, конечно же, сделанное до меня. Никакого «до основанья, a затем…»
Задача трудная, но интересная. Правда, приходилось и прерываться. После того памятного вечера дискуссий я уже по несколько раз заворачивал материалы отца Варсонофия и директора Сеславинского — оба растекались мыслью по древу, выходя за рамки указанного мной объема. Константин Филиппович расстроенно вздыхал, но кивал и обещал доработать, священник просто молча уходил. Бабушка Кандибобер на удивление и тут оказалась на высоте: полностью вычистила из своих аргументов эмоции, воззвания и непроверенные факты. Сложность возникла, как и у священника c директором ДК, в плане объема. Все-таки это непросто, в будущем от текстовых рамок очень страдали журналисты-интернетчики, привыкшие не заморачиваться на объемы. Но все, как известно, достигается упражнением.
Первое время меня пытался доставать Сало, внаглую как-то раз принеся готовую статью — надеялся, что авось прокатит. Потом звонил и вежливо уточнял, не передумал ли я. В итоге секретарша Валечка получила инструкцию, что для Сало я всегда занят. В клуб пусть приходит, как и договаривались. Но публикация — только после фильтра в виде публичного выступления.
Поликарпов меня на разговор пока не вызывал, только по телефону задавал, казалось бы, ничего не значащие вопросы. Впрочем, если не считать инцидента c булыжником и новым выпуском боевого листка, ничего особенного не произошло. «Молнию» у меня изъяли, чтобы приобщить к делу, «Правдоруб», видимо, заподозрив неладное, затаился. Прямо даже придраться не к чему конторским, на мой взгляд. А Котенка, как сказал Поликарпов, стали часто видеть c троицей колумнистов — c
А потом наступил Новый год. С шампанским, мандаринами и обращением Горбачева по телевизору. Его я встречал вместе c Аглаей и толстым котом Васькой, но перед этим мы все-таки провели в редакции новогодний корпоратив по моему сценарию. С приглашенными звездами в лице режиссера Филиппа Владимирского c его театральной студией и рок-звезд из группы «Бой c пустотой».
Все веселились, но меня почему-то не отпускало чувство тревоги. Будущее… Какое оно? То, что я придумал для вечернего шоу газеты двадцать первого века — c новостями o победе над ковидом? Или нас всех ждет что-то еще более страшное?
Успокоился я только дома c любимой девушкой. Каким бы ни было будущее, оно не предопределено. Мы сами его создаем.
[1] Колумнист в журналистике — автор персональной рубрики.
Глава 18
Начало очередной рабочей недели пришлось еще на старый — восемьдесят шестой — год, закончилась она уже в новом. Восемьдесят седьмом. Моя первая крупная смена дат в этой новой жизни. И, надо сказать, весьма необычная!
Прямо под занавес мы сдали «Андроповские известия», отдохнули всего один день, a уже второго января вышли на работу. И прямо вот так сразу погрузились в сдачу первого номера вечерки. На улицах еще горели гирлянды, в ленинской комнате стояла пышная живая елка, и это казалось мне странным. Вернее, непривычным. Город, отоспавшийся за первое января, жил своей повседневной жизнью — это будет нормой еще несколько лет, пока в девяносто третьем не добавят в число праздничных второй день января. Ах да, совсем забыл, чуть раньше — в девяносто первом — в Советский Союз вернется Рождество, и седьмое января тоже объявят нерабочим днем.
Все полосы были готовы и даже частично сверстаны. Проблема была только в тех, где разгорелись баталии между членами дискуссионного клуба «Вече». А я ведь чувствовал, что они мне попортят крови… С другой стороны, кто говорил, что революцию делать легко!
— Евгений Семенович, не влезают тексты! — Зоя едва вытерпела, пока за ней закроется дверь, и прямо c порога превратилась из редактора в испуганную девчонку. — Я уже не могу их резать! Уже нечего!
— Без паники! — бодро сказал я. — Тащи их сюда.
Естественно, я предвидел подобную ситуацию. Чем больше материалов, тем меньше пространства остается для маневра. И одна скромная полоса еще перед Новым годом превратилась в тематический разворот. Вот только я все-таки просчитался — сказывался недостаток опыта работы в принте. Я ведь каждого колумниста ограничил двумя тысячами знаков, итого в шести колонках должно было получиться двенадцать тысяч. Ну, или чуть больше c учетом погрешности. Подумаешь, двумя сотнями больше или даже тремя — думал я.
Но если в привычной верстке тринадцать c половиной тысяч знаков легко умещались на развороте, то в задуманной мной концепции все же остался «хвост». Даже хвостище. Потому что размещать увесистые текстовые кирпичи, которые пугают одним своим видом, мне не хотелось. Так что мы отсняли наших дорогих колумнистов для аватарок, как сказали бы в моей прошлой жизни, и еще Ваня Буж отрисовал оформление. Скромное, больше схематичное, и все равно оно «съело» внушительную часть разворота.
— Уменьшаем фотографии, раз, — я обвел красным карандашом портреты каждого из шести колумнистов, задумался. — Ужимаем заголовки и подзаголовки, два. И три…