Главред: назад в СССР
Шрифт:
— Понял, — тяжело вздохнул Бродов. — Так я пойду?
— Так и пойди, — разрешил я, ничего не говоря про статью и тем самым сознательно давая ему простор для самостоятельных размышлений.
— Женя, я ведь половину уже написал, — Бродов решился. — Если ты Шикина подождешь, может, и мне время дашь?
— Если ты говоришь, что статья почти готова, значит, и времени это много не займет, — на этих моих словах Арсений Степанович выпрямился, улыбнулся и довольно бодро направился в сторону выхода из кабинета.
Едва дверь за ним затворилась, как замигала лампочка вызова на коммутаторе.
—
— Евгений Семенович, — заговорила Громыхина, — зайдите ко мне в кабинет. Есть проблема.
[1] Имеется в виду американский медиамагнат Уильям Рэндольф Хёрст, считающийся основоположником «желтой прессы».
[2] Система управления содержимым сайта, которую используют большинство электронных СМИ.
[3] Черновые газетные полосы.
Глава 27.
— Отвратительно, Евгений Семенович, — сказала Клара Викентьевна, едва я зашел в ее кабинет. — Мне стыдно показывать эту газету Краюхину. Думаю, мы зря не отправили вас на лечение, товарищ Кашеваров. Предлагаю завтра же взять бюллетень, а газету сдадут Бульбаш и Бродов. Предупредим типографию, что задержим выход, ничего страшного, подождут, такое уже бывало…
— Стоп-стоп-стоп! — я выставил вперед руки, останавливая поток слов. — О чем вы говорите? Что не так в газете?
— А вы не понимаете? — Громыхина встала, со скрежетом отодвинув тяжелое кресло, и по-мужски уперла руки кулаками в стол. — Тогда извольте!
Она выпрямилась, схватила пачку материалов и стала по очереди швырять их на толстое зеленоватое стекло.
— Рецензия на фильм «Письма мертвого человека», — брезгливо поморщилась Громыхина. — У нас что, журнал «Советский экран» или районная газета «Андроповские известия»? Дальше… Интервью с самодеятельными музыкантами рядом с очерком о комсомольских поэтах! Где осуждение? Дальше… Мистика и мракобесие, причем аж на разворот! Вы о чем думали, Евгений Семенович? Что мне теперь говорить Краюхину?
— Обзоры на художественные фильмы, которые крутят в городском кинотеатре, — подчеркнуто спокойным тоном начал я, — повысят интерес к советскому кинематографу, раз, и к посещению городских залов, два. Про музыкантов и их коллаборацию с поэтами…
— Коллаборацию? — чуть не задохнулась Клара Викентьевна.
— Объединение, — поправился я. — Совместное творчество. Эту идею, к слову, горячо поддержал комсомолец Василий Котиков. И одобрил, смею напомнить, товарищ Краюхин. При вас, кстати, разве забыли?
— Но!.. — попыталась было возразить парторгша.
— Я не договорил! — я слегка повысил голос и поднял указательный палец, после чего Громыхина от неожиданности села. — Так вот, насчет мракобесия… Смею напомнить, что в статье Бульбаша и Кантор, напротив, рассказывается о вреде суеверий. А еще — показана работа советской милиции, причем комментарий Виталию Николаевичу давал сам капитан Величук, чья оперативная группа работала над этим делом. Что-то еще?
Клара Викентьевна от гнева пошла пятнами, она открывала и закрывала рот, не в силах выдавить хотя бы слово. Но быстро, надо отдать ей должное, пришла в себя.
— Рубрика «Человек труда», —
— Что? — от неожиданности я даже не сразу нашелся, как отреагировать.
— Товарищ Бродов пришел ко мне и доверительно поведал о своих проблемах со здоровьем, — победно улыбнулась Громыхина. — У него сердце больное, а вы его грузовик водить отправили.
— Рубрика «Журналист меняет профессию» была популярной еще в прошлом и позапрошлом десятилетиях, — я даже сам удивился, откуда вдруг это всплыло. Не иначе как сознание Кашеварова решило мне снова помочь. — Но у нас о ней почему-то забыли. И вы почему-то, помнится, назвали ее «бесперспективной». Как думаете, товарищу Краюхину это понравится? Пролетарская газета не хочет печатать рассказы о рабочих профессиях изнутри! А Бродов… Я его непосредственный начальник, так ведь? Он мог и обязан был сообщить мне о своих проблемах. Но он предпочел это скрыть. В общем, вы как хотите, Клара Викентьевна, но этот номер увидит свет!
— Без моей визы нет! — рявкнула Громыхина. — Не подпишу!
— Двадцать пятого февраля сего года, — во мне снова заговорил Кашеваров, — на двадцать восьмом съезде КПСС генеральный секретарь партии Михаил Сергеевич Горбачев выступил с докладом…
Я сам, честно говоря, офигел от собственных слов, а уж что сейчас творилось с лицом Клары Викентьевны — и ни в сказке сказать, ни пером описать. И это я еще не все сказал!
— Там лидер нашей страны заявил о необходимости гласности, — я продолжил мысль. — Руководство КПСС, по достоинству оценивая достигнутое, посчитало своим долгом честно и прямо сказать партии и народу об упущениях… Инертность, застылость форм и методов управления, снижение динамизма в работе, нарастание бюрократизма…[1] Чувствуете, куда я веду, Клара Викентьевна? Вы как раз сейчас и демонстрируете все то, о чем говорил Михаил Сергеевич! Хотите пойти против линии партии?
— Н-нет, — только и смогла выдавить Громыхина.
— Короче, так, — заявил я. — Не подпишете вы, значит, я сам дойду до Краюхина и поговорю с ним.
— Через… через голову? — у парторгши по-прежнему заплетался язык.
— А что делать, если вы мне вставляете палки в колеса, — я деланно развел руками.
— Делай, что хочешь, — процедила сквозь зубы Громыхина. — Последний раз твою задницу прикрываю.
— А не надо мне ничего прикрывать, — весело улыбнулся я. — Лучше не мешайте людям работать, Клара Викентьевна. И давайте жить дружно, как завещал кот Леопольд. Потому что внутренние раздоры в конце концов могут привести к развалу страны.
Последнее было, пожалуй, лишним. Да, я знаю, что в конце этого десятилетия все покатится под откос, а в декабре девяносто первого СССР исчезнет с политической карты мира. Но в разговоре с парторгом газеты в восемьдесят шестом, даже с учетом гласности, про которую я сейчас говорил… Лишнее, все-таки лишнее. Или нет?
— А я думала, ты карьерист, Женя, — поджала губы Громыхина. — Но ты, оказывается, совсем другой. Даже пугаешь немного, скажу тебе откровенно… Потом, может быть, пожалею, и все же сейчас скажу. Удивил. Не тем оказался, кого я в тебе видела.