Глаз цапли
Шрифт:
— Ну все, хватит! Ступайте! В затылок друг другу!
— Сюда, сеньора, — сказал человечек со шрамом.
На углу Вера остановилась и подняла руку, прощаясь со своими четырьмя спутниками, видневшимися уже на дальнем конце улицы. «Мир! Мир!» — оживленно закричал ей в ответ Хари. Охранник со шрамом что-то пробормотал и яростно сплюнул в сторону. Оба сопровождавших ее человека имели такую внешность, что Вера непременно испугалась бы, встреть она их одна где-нибудь на улицах Столицы, однако сейчас они шли рядом с нею, и их желание защитить ее было совершенно очевидным даже по их походке. Она догадалась: они воображают себя ее спасителями.
— А эта ваша тюрьма действительно так отвратительна? — спросила
— Пьянь, драки, вонь, — кратко ответил человек со шрамом, а его близнец подтвердил это энергичным мрачным кивком. — Там не место для настоящей леди, сеньора.
— А для мужчин там место? — поинтересовалась она, но ни тот, ни другой не ответили.
До Каса Фалько от Капитолия нужно было пройти всего три улицы. Вера увидела просторный приземистый белый дом с красной черепичной крышей. Пышненькая горничная, открывшая двери, страшно разволновалась при виде двух солдат и незнакомой сеньоры; вежливо присев перед ними, она тут же улетучилась, бросив их на крыльце и бормоча под нос: «Ох, Езус Мария! Езус-Мария!» Ждать пришлось довольно долго, так что Вера успела поговорить с обоими охранниками и выяснить, что они действительно близнецы, зовут их Эмилиано и Анибал, им нравится работа в охране, потому что платят хорошо да и сам себе командир в свободное время, однако Анибал — тот, что со шрамом — очень не любил, когда приходилось долго стоять: от стояния у него болели ступни и распухали суставы. Наконец к ним вышла какая-то девушка, очень стройная и румяная, в пышной длинной юбке.
— Я сеньорита Фалько, — сказала она, быстро взглянув на охранников, однако обращаясь именно к Вере. Вдруг лицо ее вспыхнуло. — Ой, сеньора Адельсон, я вас не сразу узнала! Простите! Входите, пожалуйста.
— Все это действительно очень странно, дорогая, только, видишь ли, я тут не гостья, я арестована, а эти джентльмены были очень ко мне добры. Они решили, что тюрьма — не слишком подходящее место для женщины, так что привели меня сюда. По-моему, им тоже следует войти в дом, если войду я, поскольку они обязаны меня сторожить.
Брови Люс Марины уже сдвинулись в абсолютно ровную прямую линию. Какое-то время она стояла молча.
— Они могут подождать здесь, в прихожей, — сказала она. — Садитесь на эти вот сундуки, — предложила она Анибалу и Эмилиано. — А сеньора Адельсон побудет со мной.
Близнецы смущенно двинулись следом за Верой.
— Пожалуйста, проходите, — сказала Люс, вежливо пропуская Веру вперед, и та вошла в гостиную Каса Фалько, обставленную деревянными креслами и пуфиками с мягкими подушками и инкрустированными столиками; увидела красивые мозаичные полы, толстые зеленоватые стекла в окнах и огромные мертвые камины. Так вот какая у нее тюрьма. — Пожалуйста, садитесь, — сказала ее юная тюремщица, прошла к двери, ведущей куда-то внутрь дома, и крикнула слугам, чтобы затопили камины, зажгли лампы и принесли кофе.
Вера не стала садиться. Когда Люс снова подошла к ней, она посмотрела на девушку с нежностью:
— Дорогая моя, ты так добра и так любезна! Но я ведь действительно арестована — по приказу твоего отца.
— Это мой дом, — сказала Люс. Голос ее звучал так же сухо, как у Фалько. — В этом доме к гостям относятся радушно.
Вера коротко вздохнула и покорно села. Пока они шли по улицам, ее седые волосы растрепал ветер; она пригладила их, положила свои тонкие загорелые руки на колени, сплела пальцы.
— Почему он вас арестовал? — Этот вопрос девушка явно подавить не сумела. — Что вы такого сделали?
— Дело в том, что мы специально пришли из Шанти, чтобы обсудить с членами Совета планы создания нового поселения.
— А разве вы не понимали, что они непременно вас арестуют?
— Мы обсуждали в том числе и эту возможность.
— Но о чем же все-таки был разговор?
— О новом поселении — в общем, о свободе, мне кажется. Но нет, моя дорогая, я действительно не должна говорить об этом с тобой. Я обещала быть примерной узницей, а узники не должны проповедовать свои криминальные идеи.
— А почему нет? — заявила пренебрежительно Люс. — Разве идеи заразны? Как грипп?
Вера засмеялась:
— Да, разумеется… Я уверена, что где-то встречалась с тобой, вот только не помню где.
Та же по-прежнему взволнованная горничная поспешно вошла в гостиную с подносом, поставила его на столик и тут же, задыхаясь от волнения, выбежала снова. Люс налила в красные керамические чашечки черный горячий напиток — его называли кофе, но делали из поджаренных корней местного растения.
— Я год назад приходила в Шанти-таун на фестиваль, — сказала она. Властный суховатый тон исчез, теперь голос ее звучал застенчиво. — Мне хотелось посмотреть танцы. А еще вы раза два выступали у нас в школе.
— Ну разумеется! Ты, Лев и все остальные… Вы ведь вместе учились в школе! Значит, ты знала и Тиммо? А ты знаешь, что он погиб во время этого путешествия на север?
— Нет, я не знала. В диком краю… — проговорила девушка и запнулась. — А Лев… Лев тоже сейчас в тюрьме?
— Мы пришли сюда без него. Ты же знаешь, что во время войны нельзя ставить всех своих солдат в одно и то же место. — Вера оживилась, отхлебнула кофе и поморщилась: вкус его был ей неприятен.
— Во время войны?
— Ну разумеется, войны. Только без настоящего боя. Может быть, стоит это назвать «неповиновением», как выразился твой отец. Может быть, как надеюсь я, это просто недоразумение. — Люс по-прежнему ничего не понимала.
— Ты знаешь, что такое война?
— О да. Когда сотни людей убивают друг друга. История Земли, которую мы проходили в школе, прямо-таки напичкана всякими войнами. Но я думала… ваш народ воевать не станет?
— Нет, — согласно кивнула Вера. — Мы не воюем. Во всяком случае, не пользуемся ножами и ружьями. Однако когда мы что-то твердо решаем, то становимся очень упрямыми. А когда это упрямство сталкивается с упрямством других людей, то может возникнуть нечто похожее на войну — борьба идей, та единственная разновидность войны, в которой кто-то действительно способен победить. Поняла?
Совершенно очевидно было, что Люс не поняла почти ничего.
— Ладно, — утешая ее, сказала Вера, — не расстраивайся. Ты все увидишь и поймешь сама.
4
Дерево-кольцо планеты Виктория вело двойную жизнь. Начинало оно ее в виде единственного быстрорастущего побега с зубчатыми красными листьями. Достигнув зрелости, оно начинало обильно цвести крупными медового оттенка цветами. Уотситы и прочая летучая мелюзга, привлеченная сладостным ароматом, пили сладкий нектар, а заодно и оплодотворяли цветы, забираясь в их горьковато пахнущую сердцевину. Оплодотворенный цветок сворачивался и превращался в круглый с твердой оболочкой плод. На дереве их могли быть сотни, однако они высыхали и опадали один за другим, и в конце концов на одной из самых верхних ветвей оставался только один огромный черный шар в твердой оболочке и с отвратительным запахом, который все рос и рос, пока само породившее его дерево не поникало печально под этим невыносимым бременем. Затем, в один прекрасный день, когда осеннее солнце еще проглядывало сквозь несущиеся по небу тяжелые, напоенные дождем облака, плод являл миру свои необычайные возможности: окончательно созрев и прогревшись солнцем, он взрывался, причем с таким шумом, который можно было услышать за несколько миль. Целое облако пыли и мелких кусочков оболочки плода взлетало в воздух и медленно рассеивалось по ближним холмам. Теперь, казалось, окончательно выполнив свою задачу, дерево-кольцо погибнет.