Глаз дракона
Шрифт:
— Есть такое дело, старший следователь, я был на очень хорошем счету. Но доктор, спрошу я, чем бы я занимался, будь я доктором? Нет, нет… прежде это было «хлебное место», но не теперь. А вот компы…
Он гладит пальцами монитор. Бледные. Своей окоченелой костистостью они напоминают Пиао о речном крабе.
— …да, компы. Теперь хлебное место здесь. Самое что ни на есть.
Старший следователь наклоняется вперёд.
— Ты не забывай, я знаю, какое «хлебное» у тебя место, и как ты набиваешь здесь пузо…
Ближе, ближе, запах желчи в дыхании — сладкий, как ирисовые яблоки или духи Герлейн тёплым летним вечером.
— …так что не надо мне про битые стаканы. Лица ты им вернёшь или как?
— Лица. Да. Придётся стряхнуть пыль с анатомии, да, есть один профессор в Медицинском Институте, он известен реконструкцией фрагментов черепов, найденных на раскопках. Странный способ проводить вечера, но можно его напрячь, особенно в восстановлении костных повреждений…
Наверно, он замечает вопрос в глазах Пиао.
— …конечно, я буду держать язык за зубами. Он у меня в принципе из-за зубов не вылезает…
Жэньтан улыбается, обнадёживающий, как змея, обвивающая шею.
— …я занимаюсь левачком для службы госбезопасности, по большей части готовлю дела против подозреваемых диссидентов. Бывают и политические случаи. Жирные номенклатурщики пробиваются ещё выше. Обычно ковыряю фотографии, одного человечка поставить рядом с другим, с которым ему ну никак нельзя общаться. Засунуть его в такое место, где ему нельзя появляться. Изобразить его, как бы это назвать… в опрометчивом положении? В наше время с фотографией можно делать что угодно. Считай, я на этом специализируюсь…
Снова улыбка.
— …а использую я макинтош со стандартным графическим пакетом. Мы используем наложенную маску для реконструкции анатомии, по инструкции профессора выправим повреждения лица и черепа… потом наложим мускулы и кожу, не разрушая оригинальной графической информации. Плюс там есть девяносто пять специальных фильтров и эффектов, которыми я могу повысить контрастность, подретушировать, убрать дефекты с фотки.
— И что?
Пиао почти выплёвывает эти слова… он тонет в потоке технического трёпа, ставшего, похоже, общим знаменателем всех компьютерных инспекторов, кого он знает.
— И то, что будут тебе лица, старший следователь.
Монитор сереет. Изображение схлопывается в серебристую точку по центру.
— И что, получится реалистичное, точное изображение?
— Да. Ну, конечно, точный цвет глаз мы никогда не узнаем…
Восемь лиц. Жэньтан указательным пальцем водит по чёрно-белым, пустым глазницам.
— Чего нет и не было, то ты никак не получишь. К вопросу, а что я буду с этого иметь?
Старший следователь уже идёт к выходу, отражение в слепых мониторах быстро сжимается.
— А получишь ты мою амнезию. Мне начисто отшибёт память.
Жэньтан восклицает:
— Это же пиздец просто! Ты же меня без ножа режешь!
Ответ доносится уже шёпотом, когда Пиао выходит в дверь. Но он уверен, что Волшебник его услышит. И тот слышит.
— Каждый калека ищет свой способ идти вперёд.
Машина выезжает на пустырь за улицей Нанцзин, куда раньше выходили чёрными ходами, рабочими подъездами рестораны, ателье, булочные; сейчас там обосновались магазины с западными названиями. Гуччи… Пуччи. Золотые буквы торчат из мрамора. Холодная синева неона разливается по тротуарам. Эти магазины и с тыла так же вычищены и стерильны, как их крошечные торговые залы. Мусорные баки с надписанными названиями. Грузовые пандусы выметены и вымыты с мылом.
Столб света пришпиливает машину к дальней стене. Острые ножи жёлто-белыми лезвиями режут грязную краску и лицо Барбары. Она причёсывает волосы, глаза прикрыты. Солнце истомно греет. Так можно сидеть в мёртвый сезон в Калифорнии, или какой-нибудь Тампе. Она открывает глаза, не прекращая работать расчёской, когда Пиао хлопает дверями. Вокруг, куда ни глянь, Шанхай.
— Ну что, твой компьютерщик поможет?
У неё золотые волосы. Взгляд Пиао возвращается к дороге; фотография родом из его детства. Единственная фотография отца, какую он видел. Такие же золотые волосы. Отец. Незнакомый дядька. Человек, оттрахавший его мать.
— Золотые волосы, — вздыхает он. Таксист жмёт на клаксон, давая ему возможность влиться в разбухшую реку движения, текущую на север в Сисянлу, мимо Площади Людей.
— Пардон?
Лицо Барбары осторожно склоняется к нему.
«Золотые волосы… кусочек рая, кусочек ада».
— Компьютерный эксперт Бюро, если уж он не сможет вернуть мёртвым лица, то никто не сможет, — говорит Пиао, а дорога снова вливается в ущелье офисных зданий. Лезвие солнца затупляется. Цвет её волос меняется от золотого в тусклую латунь.
Здания, составляющие университет Фудань, торчат грудой выброшенных коробок из-под обуви… проплешины стриженых газонов истерзаны паутиной узких бетонных тропинок. На перекрёстках рядом со зданиями стоят полицейские; оливковозелёная форма в тени сливается с травой. Издали их можно принять за кусты, растущие на холодном бетоне.
— Зачем тут столько полицейских?
Пиао небрежно отдаёт честь, когда они подходят к зданию № 4. Над двойными дверями висит растяжка, повторяющая слова Мао, сказанные в начале Культурной Революции, что…
Молодёжь надо подвергать проверке.
Её делали совсем недавно, краска ещё не просохла, стекает каплями. Старший следователь улыбается, встаёт на цыпочки, чтобы потрогать растяжку за край… ткань под пальцами истекает красной краской. Он переводит граффити под растяжкой на кирпичах стены. Красное на коричневом. Тоже цитата Мао, афоризм…
Бунтовать естественно.
— Мао гибок, он использует тот же принцип, что и ваша Библия. Его словами можно доказывать любую точку зрения.