Глаз дракона
Шрифт:
— Зовите меня товарищ Чжиюань, — поправляет председатель Шицюй. Косой взгляд. Острый. Пронзительный. Зубы как разломанные надгробья, протравленные никотином.
— …многие из нас до сих пор гордятся этим званием. В своё время мы за него боролись. А вам бы стоило запомнить, следователь, что если вы мешаете людям, это может плохо кончиться для вашего здоровья. Надеюсь, переходя улицу, вы смотрите в обе стороны?
Взгляды скрещиваются со стуком. Пиао уверенно стоит, его тень по-прежнему лежит на трупах. Он не уверен, что верно понял товарища. Внезапная дрожь воздуха. Острая, как кромка стекла. Это что же председатель Шицюя имел в виду? Чжиюань раскуривает сигариллу. Дым утекает ему в рот. Острый запах выделений загоняет внутрь все вопросы, которые вертятся на языке у Пиао.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, следователь, что вы мешаете мне. Вы намеренно создаёте помехи следствию… можно сказать, следствию Партии.
— О, следствие Партии, понятно. А я тешил себя иллюзией, что я веду дело. Надо в следующем месяце проследить, чтобы у меня вычли из зарплаты. Не хочу, чтобы Партия платила мне за работу, которую я не делал!
— Вы получили тёплое местечко, и долгие годы получали деньги за ничегонеделание, следователь Пиао. Произошедшее вполне наглядно это демонстрирует…
Товарищ поворачивается к трупам.
— …так что придётся нам, людям Партии и Службам Безопасности выполнять вашу роль. Вы в полиции обленились и сбились с пути. В работе вы перестали руководствоваться ценностями Партии, и не справляетесь с капиталистической волной преступлений, которая угрожает нашим гражданам и нашему славному образу жизни.
Следователь душит свою злость, стучащую в виски.
— Красивая речь, председатель. Лучше запишите её и приберегите для следующих перевыборов.
Чжиюань смеётся. Смех этот острым жалом вонзается в Пиао.
— Вы — маленький человечек в большом мире, следователь. Просто маленький человечек с золотым шнурком на плечах. Вы сопротивляетесь системе и Партии. Вы используете своё привилегированное положение, но теперь уже недолго осталось. Люди, комитеты, у них много глаз и много ушей. Мы — Партия, радикалы. День и ночь мы впитываем то, что видим и слышим. Партия всё знает, следователь, и с каждым днём это знание полнится. Скоро вы почувствуете на себе осведомлённость Партии.
— Как вот они?
Пиао сплюнул мимо товарища на остров целлофана, где лежат трупы.
Чьи-то дети. Чьи-то малыши.
И вот слова на свободе. Оковы упали. Интересно, какую цену придётся уплатить за всё сказанное?
— Вы предполагаете, что в это дело вовлечена Партия, следователь Пиао? — Чжиюань готов броситься, как бешеная старая дворняга.
— Не то чтобы. Просто когда вы сказали про осведомлённость, у меня в голове щёлкнуло. Следователи в отделе по расследованию убийств всегда такие. Неприятный побочный эффект, которым приходится платить за золотой шнурок на плечах…
Рукой он обмахивает эполет.
— …видите ли, когда я смотрю на этих бедняг, мне в голову приходит именно слово «осведомлённость». Осведомлённость, и конечно же терпение. Вы не заметили, мистер председатель? В конце концов вы же изучаете этих «невезучих ребят», как вы их назвали. Надеюсь, вы не пропустите и мелкие детали…
Обойдя их, фотограф принялся за работу. Откинулся назад, выбрал ракурс и щёлкнул старым чёрно-серебристым Роллейфлексом. Взрыв вспышки. Резкий. Холодный. Полутона и оттенки исчезли. Казалось, что тела восстают из грязи и целлофана, и опадают назад. Ил, полоски кожи… алебастровые. Раны, чёрные, как недра рта собаки.
— …подойдите, председатель Шицюя, смотрите, вот это осведомлённость…
Грубо тащит товарищей, преодолевая сопротивление, на другую сторону от трупов, чтобы не мешались заученному танцу фотографа. Мёртвая плоть лежит в паре сантиметров и в целой вечности от их грязных сандалий.
— …осведомлённость, да, вы оцените уровень осведомлённости, лежащий перед нами. Давайте покажу, что я имею в виду…
Жужжание. Щелчок. Вспышка. Раз за разом, фотограф делает крупные планы. Отблески сине-белых вспышек вонзаются в глаза. Всё залито яркими ртутными пятнами. Восемь трупов с каждой фотографией превращаются в камень. Всё дальше и дальше уходят от плотской жизни, от тепла.
— …у нас тут всего восемь тел, скованных за ноги и шеи. Обратите внимание на руки жертв. Всего восемьдесят пальцев, из них шестнадцать больших, верхние фаланги на каждом отсутствуют. Отрезаны очень аккуратно, не находите? Очень осведом…
Ещё одна вспышка. И ещё. Сбоку подсвечивающая его лицо. Он знает, что выглядит как отлитый из стали. Пару секунд ждёт ответа, хотя и знает, что его не будет. Долгие секунды. Заполненные мыслями о болторезках, секачах, мясницких ножах. Интересно, они думают о том же?
— …лица жертв. Не слишком много от них осталось, правда? Одонтология, стоматология, зубы… по зубам много чего можно определить. Возраст. Диету. Стиль жизни. Социальный статус. Общее здоровье. Даже национальность…
Он нагибается, когда фотограф рядом с ним опускается на колени. В видоискателе сплошь неподвижные головы. Провалы ноздрей. Грязные, вялые плети волос. Чёрные провалы разорванных ртов. В смерти иногда бывает апатичная красота. Иногда… но не в этот раз. Нет, не в этих невезучих ребятах. Вспышка крупноформатной камеры. Ещё раз. Ещё. Основной темой сегодня стала обнажённая смерть. Без украшений. Без отделки.
— …их рты, их зубы, их челюсти, всё разбито. Я бы сказал, тяжёлой кувалдой. Лица тоже. Чтобы затруднить опознание. Видите? Куски черепа. Скуловые кости. Переломанные носы и челюсти…
Чьи-то дети. Чьи-то малыши.
Новые рты на груди. Пиао чувствует, как в нём вскипает злость, горячая и горькая. Её ток потихоньку заполняет его, омывая лезвие его слов.
— …и вот, наконец, глаза. Но вы наверняка заметили, мистер председатель, что их нет. Шестнадцать глаз, отсутствуют. Судя по виду выдавлены…