Глаз наблюдателя
Шрифт:
– Какой странный вид у этого молодого человека – мистера Отта.
Я ответил с той свойственной мне свежестью метафоры, что всегда так восхищает моих друзей:
– Не следует, дорогая, судить о книге по обложке.
– Но ведь обложка тоже существует, дядя Джордж, – серьезно возразила она, – и с этим приходится считаться. Позволю себе сказать, что обычная молодая женщина, легкомысленная и не слишком чувствительная, не стала бы общаться с мистером Оттом. Поэтому было бы добрым делом показать ему, что не все молодые женщины столь поверхностны, но по крайней мере одна из них не отвернется
Мне неизвестно, был ли у Октавиуса конфидент, которому он мог бы сделать подобное заявление. Скорее всего нет, потому что очень мало кто из нас, если вообще кто-нибудь, имеет счастье числить среди своих близких дядю Джорджа. Тем не менее, учитывая последующие события, я уверен, что ему пришли в голову те же мысли – конечно, с соответствующей заменой действующих лиц.
Так или иначе, каждый из них постарался отнестись к другому с теплотой и добротой, сначала осторожно и робко, потом увлеченно и, наконец – страстно. Редкие встречи в библиотеке перешли в походы в зоопарк, потом в кино по вечерам, затем на танцы, которые вскоре сменились – извините мой язык – свиданиями.
Люди уже начинали, видя одного из них, тут же искать взглядом другого, поскольку привыкли к тому, что эта пара неразлучна. Часть соседей активно жаловалась, что двойная доза Октавиуса и Мэгги – это больше, чем можно требовать от выносливости обычного человеческого глаза, и среднемесячные расходы на солнечные очки резко возросли.
Не скажу, чтобы я совсем не сочувствовал этим крайним взглядам, но были и другие – более терпимые, а может быть, и более разумные, которые утверждали, что по какому-то странному стечению обстоятельств специфические черты каждого из них противоположны друг другу и взаимно компенсируются, так что их легче выносить, когда они вместе. По крайней мере так считалось.
Наконец наступил день, когда Мэгги вбежала ко мне домой и заявила:
– Дядя Джордж, Октавиус – смысл и свет моей жизни. Он сильный, стойкий, строгий, серьезный и стабильный. Он прекрасен.
– Внутренне – да, моя милая. В этом я уверен. Что же касается его внешности, то он…
– Превосходен, – сказала Мэгги сильно, стойко, строго, серьезно и стабильно. – Дядя Джордж, он испытывает ко мне те же чувства, что и я к нему, и мы решили пожениться.
– Вы с Оттом? – спросил я слабеющим голосом. Перед моим мысленным взором невольно мелькнул образ возможных последствий такого брака, и мой голос предательски пресекся.
– Да, – ответила она. – Он мне говорит, что я – солнце его жизни и луна его радости. А еще он добавил, что я – все звезды его счастья. Он очень поэтичен, дядя Джордж.
– Да, похоже, – сказал я, пытаясь не выдать голосом сомнения. – И когда вы планируете свадьбу?
– Как можно скорее, – заявила Мэгги.
Мне оставалось только скрипнуть зубами. Прошло оглашение, были выполнены все формальности, и, наконец, состоялась свадьба, на которой я был посаженым отцом невесты. Явилась вся округа, которая до конца в это не верила. Даже священнику иногда не удавалось скрыть удивление. Нельзя сказать, что хоть кто-нибудь приветствовал молодую чету счастливым взглядом, Во все время церемонии публика с интересом изучала собственные ботинки. Все, кроме священника. Его твердый взгляд не отрывался от потолка.
Вскоре после этого я должен был переехать в другую часть города и потерял контакт с Мэгги. Но где-то лет через одиннадцать я вернулся в связи с инвестициями в работу некоего моего друга по изучению скаковых лошадей. Я выкроил возможность навестить Мэгги, которая обладала, кроме прекрасно спрятанной красоты, талантами великолепной поварихи. Я угадал к ленчу. Октавиус уже ушел на работу, но я, как человек альтруистичный, доел за него его порцию.
Однако я не мог не заметить, что на лице у Мэгги лежала какая-то тень печали. Когда мы уже пили кофе, я спросил:
– Мэгги, что-нибудь не так? Ваш брак не оказался счастливым?
– Ну, что вы, дядя Джордж, – энергично возразила она, – наш брак заключен на небесах. Хотя мы и бездетны, мы так заняты друг другом, что почти и не чувствуем этого лишения. Мы просто купаемся в вечной любви, и больше нам просить у жизни нечего.
– Понимаю, – сказал я, с трудом удержавшись от комментариев. – Но почему тогда у тебя на лице какая-то грустная тень?
Она заколебалась, но потом ее прорвало:
– Вы такой чуткий, дядя Джордж, от вас ничего не скроешь. Да, есть одна вещь, которая подсыпает песок в колеса счастья.
– И это?
– И это – моя внешность.
– Твоя внешность? А что тебя не устраивает… Окончание фразы я проглотил, не будучи в силах его подобрать.
– Я некрасива, – сказала Мэгги таким тоном, каким сообщают очень глубокую тайну.
– А! – сказал я.
– А я хотела бы быть красивой – ради Октавиуса, Я хочу быть симпатичной только для него.
– А он когда-нибудь делал замечания насчет твоей внешности? – осторожно спросил я.
– Октавиус? Конечно, нет. Он гордо страдает молча.
– Откуда же ты тогда знаешь, что он страдает?
– Так мне подсказывает женская интуиция.
– Но, Мэгги, ведь Октавиус и сам – ну, не очень красив.
– Как вы можете? – возмутилась Мэгги. – Октавиус прекрасен!
– А он, наверное, думает, что ты прекрасна.
– Ну, что вы, – сказала Мэгги. – Как он мог бы такое предположить?
– Ладно. Он интересуется другими женщинами?
– Дядя Джордж! – Мэгги была шокирована, – Что за низкая мысль! Вы меня удивляете. Октавиус ни на кого, кроме меня, не смотрит.
– Так какая тогда разница, красива ты или нет?
– Но ведь для него же. Дядя Джордж, я хочу быть красивой для него.
И вдруг, уткнувшись мне в плечо самым неожиданным и неприятным образом, она стала поливать слезами мой пиджак. Когда она закончила, его можно было выжимать.
Я тогда уже был знаком с Азазелом – демоном ростом в два сантиметра. Может быть, я вам о нем случайно… Послушайте, вот такое демонстративное бормотание: «Тошнит уже» – это просто неприлично. Те, кто пишет так, как вы, вообще не должны бы упоминать ничего, что связано с тошнотой читателя или слушателя.