Глаз тигра. Не буди дьявола
Шрифт:
Я отказался от затеи с погоней, развернулся и снова побежал к дому, нащупывая в промокшем кармане брюк ключи от «крайслера», пока не понял, что оставил их на столе в комнате Джимми.
Растрепанная Шерри в испорченном свитере – один рукав на месте, другой нет – стояла у кухонного косяка, прижимая опаленную руку к груди.
– Гарри, я хотела его остановить, – выдохнула она, – но не удержала…
– Сильно обожглись? – При виде ее страданий я тут же передумал гнаться за «триумфом».
– Слегка поджарилась.
– Отвезу
– Нет, незачем, – улыбнулась она, но из-за боли улыбка вышла кривенькой.
Я сходил в комнату Джимми, порылся в походной аптечке и принес долоксен – от боли, и могадон – для сна.
– Обойдусь, – заупрямилась Шерри.
– Что, зажать вам нос, чтобы проглотили?
Она усмехнулась, помотала головой, выпила таблетки и посоветовала:
– Примите ванну, вы насквозь промокли.
Тут-то я и понял, что и правда промок, а еще замерз. Когда после ванны вернулся, распаренный, на кухню, Шерри уже повело от лекарств, но она сварила нам кофе и добавила ему крепости двумя-тремя каплями виски. Усевшись друг напротив друга, мы стали прихлебывать из чашек.
– Что им было надо? – спросил я. – Что говорили?
– Думали, мне известно, зачем Джимми отправился на Сент-Мэри. Хотели, чтобы я рассказала.
Я покрутил эту информацию в голове. Что-то тут не сходилось, и меня это встревожило.
– Наверное… – Голос ее дрогнул. Она хотела встать, но покачнулась. – Ого! Что вы мне дали?
Невзирая на слабые возражения, я взял Шерри на руки, отнес в ее комнату – по-девчачьи безвкусную, с обоями в розочку, – уложил на кровать, разул и накрыл лоскутным одеялом.
Она вздохнула, закрыла глаза и прошептала:
– Пожалуй, не буду вас прогонять. От вас столько пользы…
Воодушевленный этим признанием, я присел на краешек матраса и стал убаюкивать ее, расправил ей волосы, убрал пряди за уши, погладил по высокому лбу, и на ощупь ее кожа была как теплый бархат. Через минуту Шерри уже спала. Я выключил свет и хотел было уйти, но потом одумался.
Стащил ботинки и заполз под одеяло. Во сне она самым естественным образом перекатилась в мои объятия, и я прижал ее к себе – крепко и с удовольствием, – а потом тоже уснул.
Проснулся на рассвете. Она уткнулась носом мне в шею, обняла меня рукой, закинула на меня ногу, и ее мягкие волосы щекотали мне лицо.
Стараясь не разбудить ее, я осторожно высвободился, поцеловал ее в лоб, забрал ботинки и ушел к себе в комнату. Меня распирало от целомудренной гордости: впервые в жизни я провел целую ночь в объятиях красивой женщины, не развлекаясь ничем, кроме сна.
Письмо лежало на журнальном столике Джимми – там, где я его оставил, – и я перечитал его, а потом отправился в ванную. Пока брился, мне не давала покоя загадочная надпись на полях: «Б. Муз. E. 6914(8)».
Дождь снова перестал, и тучи уже растягивало, когда я спустился во двор, чтобы обследовать
Шерри уже готовила завтрак.
– Как пальцы?
– Болят, – призналась она.
– По пути в Лондон заедем к врачу.
– Почему вы решили, что я поеду в Лондон? – осторожно спросила она, намазывая тост маслом.
– По двум причинам. Во-первых, здесь вам оставаться нельзя, ведь волки непременно вернутся. – (Она бросила на меня острый взгляд, но промолчала.) – Во-вторых, вы обещали помочь, а следы ведут в Лондон.
Мои слова ее не убедили, поэтому за завтраком я предъявил ей письмо, найденное в скоросшивателе Джимми.
– Не вижу связи, – наконец сказала она.
– Даже мне ничего не понятно, – искренне признался я, закуривая первую за день чируту, и она подействовала на меня самым магическим образом. – Но едва я увидел слова «Утренняя заря», как в голове что-то щелкнуло… – Я умолк, а потом выдохнул: – Боже мой! Вот оно! «Утренняя заря»!
Мне вспомнились обрывки разговора, подслушанные через вентиляционный канал «Танцующей», что когда-то соединял каюту с мостиком.
«На утренней заре, тогда придется… – звенел у меня в ушах взволнованный голос Джимми. – Если утренняя заря там, где…» Снова эти смутившие меня слова: впились в память шипастыми колючками. Я начал объяснять все Шерри, но так распереживался, что забубнил что-то невнятное. Она рассмеялась, увидев, как я взбудоражен, но, не понимая моих объяснений, остановила меня:
– Стоп! Вы какую-то бессмыслицу несете.
Я начал снова, но не договорил: умолк и воззрился на нее.
– Ну а теперь-то что? – Мое поведение и веселило ее, и выводило из себя. – Гарри, я с вами с ума сойду.
– Колокол! – Я схватил вилку. – Помните, я рассказывал про колокол? Тот, что Джимми поднял у Артиллерийского рифа?
– Да, конечно.
– А на нем – изъеденная песком надпись?
– Так, давайте дальше.
Вместо грифеля у меня была вилка, а вместо грифельной доски – кусок масла, и я нацарапал на нем «В Я З» – те самые впечатанные в бронзу литеры. Изменил «В» на «Я» и показал:
– Вот оно. Поначалу было непонятно, но теперь… – И я стремительно дописал недостающие буквы: «УТРЕННЯЯ ЗАРЯ».
Она смотрела на надпись и медленно кивала, ведь теперь деталь головоломки встала на свое место.
– Надо побольше узнать про эту «Утреннюю зарю».
– Каким образом?
– Самым простым. Нам известно, что корабль принадлежал Ост-Индской компании. Должны сохраниться записи – например, в Регистре Ллойда. Или в Министерстве торговли.
Она взяла у меня письмо, перечитала, передала обратно и скроила гримасу:
– В багаже доблестного полковника, наверное, были только старые рубахи да нестираные носки.