Глаз в небе
Шрифт:
Тиллингфорд растерянно почесал затылок.
— Как ты говоришь? Тетраграмматон? Нет, не помню.
— Спасибо, — выдавил через силу Гамильтон. — Просто хотел убедиться.
Я так и думал, что вы его не знаете.
Доктор взял со стола ноябрьский номер «Прикладных наук».
— Здесь есть статья, она прямо-таки ходит в агентстве по рукам. Может, и заинтересует тебя, хотя касается вещей несколько устаревших. Это анализ текстов одного из величайших мыслителей нашего столетия — Зигмунда Фрейда.
— Чудесно, — безжизненным тоном отозвался Джек. Он был готов ко всему.
— Как тебе известно,
— И это правда? — огорченно промямлил Джек.
— У здорового человека, — повысил голос доктор, — чьи устремления не подавляются средой, не может быть сексуальных вожделений и даже любопытства к сексу. Вопреки традиционным представлениям, секс есть не что иное, как искусственно вызванная озабоченность. Когда мужчина или женщина получает возможность свободно проявить себя в пристойной форме художественной деятельности — в живописи, литературе, музыке, — тогда так называемое вожделение пропадает. Сексуальная деятельность — скрытая форма вырождения артистической одаренности человека, имеющая место, когда общество всячески подавляет таланты индивидуума.
— Да, да, — сказал Гамильтон. — Я проходил это в школе. Или что-то похожее.
— К счастью, мы преодолели первоначальное сопротивление эпохальному открытию Фрейда. Он столкнулся со страшным противодействием, и это вполне естественно. К счастью, теперь все в прошлом. Редко уже встретишь образованного, культурного человека, который говорил бы о сексе. Конечно, я сейчас употребляю эти термины в их клиническом значении — как описание клинически аномального состояния!
Пораженный дикой догадкой, Джек все-таки тихо спросил:
— Но остатки традиционного мышления еще встречаются в низших социальных слоях?
— Да, — признал Тиллингфорд, — понадобится время, чтобы новое мышление проникло повсюду.
Лицо озарилось огнем энтузиазма, глаза победно заблестели. Со стороны, впрочем, могло показаться, что доктора на пару секунд окунули лицом в начинающий закипать борщ.
— И это наше главное предназначение, мой мальчик! Основная функция электронного ремесла.
— Ремесла!.. — эхом отозвался Джек.
— Да, боюсь, что это не вполне художественная сфера. Но близка к творческому началу. Наша задача, мой мальчик, состоит в продолжении поиска предельного медиума коммуникации. Такого средства, которое пробуждало бы даже камень. С его помощью живущие на земле представители рода человеческого будут обладать — непосредственно — всем культурным и художественным наследием минувших веков. Улавливаешь?
— Я в это уже залез по самые уши, — хмуро ответствовал Джек. — У меня много лет стереосистема дома.
— Стереосистема? — Если бы смог, Тиллингфорд, наверное, подпрыгнул бы в порыве поросячьего восторга. — А я и не знал, что тебя интересует музыка.
— В основном качество звука.
Игнорируя это уточнение, Тиллингфорд радостно продолжал:
— Тогда тебе нужно срочно вступить в наш симфонический оркестр. Мы вызываем на состязание оркестр полковника
— На одноклавишном рояле.
— Стало быть — начинающий?.. А как твоя жена? Она играет?
— На шарманке.
Озадаченный Тиллингфорд отступил.
— Хорошо, обсудим это позже. Видно, тебе не терпится приступить к работе.
В половине шестого того же дня Джек с полным правом отложил в сторону бумаги. Влившись в поток направляющихся со службы людей, Гамильтон с чувством облегчения вышел на посыпанную гравием дорожку, что вела к улице. Едва он успел оглядеться, припоминая путь к железнодорожной станции, как к тротуару подкатила знакомая голубая машина. За рулем «форда» сидела Силки.
Джек беззвучно чертыхнулся.
— Ты что здесь делаешь? Я как раз собирался начать поиски своей машины. Силки, улыбаясь, распахнула дверцу.
— Я нашла твое имя и адрес по регистрационной карточке.
Она показала белую полоску на рулевой колонке.
— Выходит, ты мне правду говорил. А что значит "У" перед фамилией?
— Уиллибальд.
— Кошмар!
Усевшись рядом с девушкой, Джек осторожно заметил:
— По одной только карточке трудно узнать, где я работаю.
— Конечно. Я просто позвонила твоей жене, и она объяснила, где тебя найти.
Пока Гамильтон тупо взирал на нее, пытаясь переварить это заявление.
Силки включила передачу и, сильно газанув, рванула с места.
— Ничего, что я села за руль? — спросила она. — Мне так понравилась твоя машина! Красивая, послушная!
— Продолжай, — махнул рукой Джек, все еще пребывая в трансе. — Так, значит, ты звонила Марше?
— Да, мы долго говорили по душам, — не моргнув глазом, сообщила Силки.
— О чем?
— О тебе.
— Обо мне?
— О том, что тебе больше всего нравится, о твоей работе. Обо всем! Ты же знаешь, женщины так любят посплетничать.
В бессильной ярости Джек молча уставился невидящим взором на шоссе Эль-Камино, на бесконечный поток машин, несущихся вдоль полуострова к пригородам. Силки в упоении вела машину, личико ее сияло. В этом безупречно-стерильном мире Силки претерпела радикальные изменения. Белокурые волосы спускались на спину двумя туго заплетенными косичками. Белая блузка полувоенного покроя и длинная темно-синяя юбка прямо-таки излучали ауру чистоты с отутюженных стрелок и складочек. На ногах простые, без украшений, туфли на низком каблуке. Бывшая потаскушка теперь выглядела гимназисткой. Никакой косметики. Плутовато-хищное выражение лица, столь притягательное для мужчин, исчезло. И фигура, совсем как у нынешней Марши, совершенно неразвита.
— Как ты провела это время? — сухо спросил Гамильтон.
— Прекрасно!
— Ты не помнишь, — решил прощупать почву Джек, — когда мы виделись в последний раз? Что тогда произошло?
— Помню, конечно, — уверенно ответила Силки. — Ты, я и Чарли Макфиф поехали в Сан-Франциско.
— Зачем?
— Макфиф захотел, чтобы ты побывал в церкви.
— Ну и… я побывал?
— Наверно. Вы оба вошли туда.
— И что потом?
— Понятия не имею. Я уснула в машине.
— Ты ничего не видела?