Глаза Ангела
Шрифт:
— Моя дочь не понимает, что я ее отец. Ей все равно, приезжаю я к ней или нет. Она вообще безразлична к людям. Разве не так?
— Пока — да. Но кто может поручиться, что так будет всегда? Разве вы или я знаем, о чем она думает, что творится в ее душе.
— Вы, разумеется, правы, доктор. Нельзя терять надежды.
— Вот так-то лучше, дорогой мой, — бодро ответил доктор. — Вы подождете здесь, пока я приведу ее?
— Будьте так любезны, пожалуйста. — Валерий знал, что сегодняшняя встреча, как и все предыдущие, не принесет ему ни радости, ни облегчения, только боль. Что еще, кроме боли, может испытывать отец, глядя в бессмысленные глаза своего
Минут через пять доктор Калинин появился снова. Рядом с ним шла девочка или девушка неопределенного возраста; по лицу и фигуре трудно было сказать, сколько ей лет, но Валерий знал, что дочери недавно исполнилось восемнадцать. Будь она здорова, девушка была бы очень хорошенькой: стройная, густые золотистые волосы, голубые глаза, но выражение этих глаз! Она жила словно во сне, не воспринимая реальную жизнь, не замечая ничего вокруг. Валерию так хотелось поговорить с дочерью, установить с ней хоть какой-то контакт, но ничего не получалось, и он страшно от этого страдал.
Доктор подвел девушку к скамейке, на которой сидел Валерий. Несчастный отец только и смог вымолвить:
— Котеночек мой, — и слеза покатилась по его щеке.
— Моя бабушка учила меня, — говорил Хонно Большой Эзу, — одиночество начинается с семьи. Запомните это хорошенько, госпожа Кансей.
— Я осталась одна среди чужих людей. Никогда еще мне не было так одиноко. Спасибо вам, что помогли уехать из дома мужа. Мне от него ничего не нужно, только бы не видеть его никогда.
Большой Эзу и Хонно сидели на уютном диване в шикарно меблированной гостиной, которую освещали многочисленные лампы самых разнообразных размеров и форм, и мирно беседовали. Большой Эзу был одет в темный деловой костюм, а Хонно — в бермуды и длинную блузу из натурального шелка. Они только что вернулись из шумного, прокуренного ресторана, где чудесно пообедали. Ресторан этот обычно посещали любители борьбы сумо, Было довольно поздно, на облачном, мрачном небе уже показалась луна.
— Уверен, что вам нравится ваше новое жилье, — сказал Большой Эзу.
— Квартира великолепная, — отозвалась Хонно, вставая. Она подошла к окну. — Всю жизнь мечтала жить в квартире, выходящей окнами на Сумиду. Смотрите! Лунная дорожка на реке! Как красиво!
Повернувшись лицом к своему собеседнику, Хонно призналась:
— Я все еще нахожусь в состоянии шока. Может быть здесь, в этой квартире, такой удобной, большой, я забуду все, что произошло. Между прочим, мое новое жилье выглядит очень по-американски, правда?
Большой Эзу рассмеялся.
— Правда. Мои друзья из Америки, когда бывали здесь, чувствовали себя как дома. Обычно в Токио им неудобно, не хватает места. Это мы, японцы, прекрасно себя чувствуем в крохотных квартирках, среди множества людей и машин, американцам трудно к этому привыкнуть. Так что в этих просторных апартаментах им всегда нравилось.
— Вы только не беспокойтесь, я постараюсь не задерживаться долго в этой квартире.
— Можете жить здесь сколько хотите, у меня много таких квартир по всему Токио.
— Думаю, они вам обходятся довольно дорого.
— Вас это не должно волновать, госпожа Кансей.
Хонно озабоченно взглянула на Большого Эзу, и тот понимающе кивнул.
— Знаю, знаю, о чем вы сейчас думаете. Не понимаете, почему я проявляю о вас такую заботу и ждете, когда я заговорю о своих намерениях в отношении вас и назначу цену, не
— Нет, я...
— Вы совершенно правильно думаете. Как еще вы можете думать? Я ведь якудза, гангстер, и ничего не делаю даром. Разве такой человек заслуживает доверия?
Хонно в растерянности не нашлась, что ответить, потому что в словах Большого Эзу была большая доля правды. Он, как никто другой, читал ее мысли, словно открытую книгу, а лгать ему ей не хотелось.
— Скажу вам правду: меня интересуют тетради вашего друга Какуэя Сакаты, которые он завещал вам. Судите сами: я имею многочисленные связи в мире бизнеса, и поэтому хочу знать, что в этих тетрадях написано, какие преступления совершили высокопоставленные лица государства, причем хочу получить информацию из первых рук, пока никто другой не завладел такими важными сведениями, ну, ваш муж, например, для него записи Сакаты, я уверен, представляют огромный интерес.
— Но...
— Пора приниматься за дело. Вы готовы, госпожа Кансей?
Большой Эзу достал блокнот для записей, вырвал из него первую страницу и протянул ее Хонно.
— Здесь расписание ваших дел на сегодняшний вечер. Пожалуйста, строго придерживайтесь маршрута. Обещаю, что скучать вам не придется, скорее наоборот. Внизу вас ждет машина, водитель с маршрутом ознакомлен, — у него есть точно такая же памятка, как та, что вы держите в руках.
— А как же Гиин и тетради?
— Завтра в шесть часов утра я буду ждать вас в клубе Гиндза, и там мы все обсудим. — Большой Эзу поднялся с дивана. — А теперь я должен вас покинуть, госпожа Кансей. Желаю хорошо провести время сегодня.
Хонно вышла из дома и увидела сверкающий новехонький «Мерседес» жемчужно-серого цвета с дымчатыми окнами, ожидающий ее у входа. Увидев ее, водитель вышел из машины и распахнул перед ней заднюю дверцу.
Хонно уселась на заднее сиденье, и тут заметила, что она не одна в машине.
— Добрый вечер, госпожа Кансей, — произнес худенький молодой человек, сидевший рядом с ней. Хонно успела краем глаза рассмотреть его: маленькие аккуратные уши, зачесанные назад густые волосы, глаза скрыты за темными очками. Одет он был в темно-серый костюм, накрахмаленную белую рубашку, вокруг шеи был повязан со вкусом подобранный галстук. Хонно также обратила внимание на золотые запонки и массивное золотое кольцо на пальце.
— Меня зовут Фукуда, Большой Эзу попросил меня быть вашим гидом на сегодняшний вечер. Прошу любить и жаловать.
Огромный «Мерседес» с трудом пробирался сквозь заполненные машинами улицы японской столицы. Хонно удивлялась, как он вообще способен здесь двигаться. Наконец машина остановилась у высокого здания — резиденции делового магната Каги в районе Синдзюку. Хонно и сопровождающий ее юноша вышли из «Мерседеса» и вошли внутрь офиса, поднялись в скоростном лифте на сороковой этаж и, пройдя сквозь ряд прохладных коридоров, подошли к двери какого-то помещения. Фукуда достал ключ, открыл дверь, и они очутились в просторном холле. Из холла они пошли дальше, минуя молчаливые комнаты, отделенные одна от другой раздвижными дверями, на которых был изображен известный всему миру трилистник из ромбов — эмблема фирм «Мицубиси» и «Панасоник» и написано по-японски слово «Kara». В комнатах никого не было видно, только слышался звук факсов, поддерживающих связь с любой точкой земного шара, будь то Австралия, Западная Германия или Соединенные Штаты Америки. Напичканные умной электроникой машины без устали работали на благо человека.