Глаза чужого мира (сборник)

Вэнс Джек Холбрук

— Говори, женщина! — тяжело дыша, рявкнул Лайен. — Я уже весь взмок.

Женщина молчала. Глаза ее были широко раскрыты, остекленевший взгляд устремлен куда-то кверху.

— Она мертва! — закричал ее муж. — Мертва! Моя жена умерла! А-а! Ты, Лайен, дьявол, ты — подлец! — вопил он. — Будь ты проклят! Во имя Тхиала, во имя Краана…

Голос у него сорвался.

Т’сейс стало не по себе. Женщина мертва. Разве убийство не дурно? Так сказал Пандельюм. Если эта женщина была хорошей — не зря ведь Лайен назвал ее милой, — тогда он сам плохой. Конечно, они оба из плоти и крови. Но все равно, замучить живое существо до смерти — гнусно.

Т’сейс, не ведая страха, вышла из своего укрытия и приблизилась к костру. Лайен вскинул глаза и шарахнулся. Но та, что напугала его, оказалась стройной девушкой, пылкой и красивой. Он пустился в пляс и запел.

— Приветствую, приветствую! — Он с отвращением взглянул на распростертые на земле тела. — Неприятное зрелище, мы не станем на них смотреть.

Он откинул плащ за плечи, окинул ее масляным взглядом блестящих карих глаз и двинулся к ней, как расфуфыренный петушок.

— Ты прелестна, милая, а я… я — мужчина хоть куда, вот увидишь.

Т’сейс положила руку на рукоять меча, и тот сам собой выскочил из ножен. Лайен шарахнулся, встревоженный блеском стали и недобрым огоньком, загоревшимся в глубинах искаженного сознания.

— Что такое? Ну-ну, — захлопотал он. — Убери свой клинок. Он острый и твердый. Ты должна убрать его. Я — человек добрый, но не терплю, когда мне перечат.

Т’сейс остановилась над распростертыми телами. Отчаянный взгляд мужчины был прикован к ней. Женщина смотрела в темное небо. Лайен бросился вперед, намереваясь схватить ее, пока внимание занято другим. Меч взвился точно по собственной воле, метнулся вперед, пронзил проворное тело.

Лайен-странник упал на колени и залился кровью. Т’сейс вытащила свой меч, обтерла кровь о ярко-зеленый плащ и с трудом спрятала его в ножны. Клинок жаждал колоть, пронзать, убивать. Мучитель упал замертво. Т’сейс с отвращением едва скользнула взглядом по поверженному мучителю.

— Освободи меня… — послышался голос за спиной.

Т’сейс поразмыслила, потом перерезала путы. Мужчина на нетвердых ногах бросился к жене, принялся ее гладить, сорвал веревки, заглянул в устремленные ввысь глаза. Ответа не было. Он вскочил, обезумев, и ночь огласил отчаянный вой. Мужчина подхватил безвольное тело на руки и побрел в темноту, шатаясь, оступаясь, бранясь…

Т’сейс поежилась. Она перевела взгляд с распростертого на земле Лайена на темный лес, куда не досягал свет от костра. Медленно, то и дело оглядываясь назад, она покинула древние развалины и луг. Истекающий кровью Лайен остался лежать у догорающего костра.

Огонек померк и скрылся во тьме. Т’сейс ощупью пробиралась меж вековых стволов, и ее поврежденный рассудок многократно сгущал тьму. На Эмбелионе не было ночей, только переливчатые сумерки. Поэтому Т’сейс продолжала углубляться во вздыхающий лес, настороженная и собранная, но не подозревающая о напастях, которые могли встретиться ей на пути, — о деоданах, пельгране, о рыщущих эрбах (помеси зверя, человека и демона), о джиддах, прыгающих на свою жертву с расстояния в двадцать футов.

Целая и невредимая, в конце концов Т’сейс добралась до опушки. Земля становилась все выше и выше, деревья поредели, перед ней раскинулся бескрайний темный простор. То была пустошь Модавна Мур, историческое место, земля, по которой ступало множество людей, впитавшая в себя немало крови. Во время одной знаменитой резни Голикан Кодек Завоеватель согнал сюда население двух крупных городов, Г’Васана и Баутику, со всех сторон окружил их на пятачке диаметром в три мили конницей из недочеловеков. Они постепенно теснили их все больше, больше и больше, пока не получился исполинский живой курган в полтысячи футов высотой, пирамида исходящей криком плоти. Легенда гласила, что Голикан Кодек провел десять минут в задумчивости у подножия этого памятника, затем развернулся и пустил своего скакуна обратно в страну Лайденур, откуда он был родом.

Призраки прошлого поблекли и растворились, и Модавна Мур казалась не такой гнетущей, как лес. Там и сям из земли торчали похожие на кляксы кусты. В слабых фиолетовых отблесках заката на горизонте вырисовывалась скалистая гряда. Т’сейс зашагала вперед, радуясь, что над головой открытое небо. Через несколько минут она вышла на древнюю дорогу, вымощенную каменными плитами, раскрошившимися и расколотыми. Рядом тянулась канава, заросшая мерцающими звездоцветами. С пустоши со вздохом повеял ветерок, принес с собой влажную дымку. Усталая Т’сейс шагала по пустынной дороге, и только ветер равнодушно трепал ее плащ. Тишь, безлюдье, ничто не предвещало неприятностей.

Торопливые шаги, мечущиеся тени — и Т’сейс оказалась в чьих-то жестких и цепких руках. Она попыталась выхватить свой меч, но не смогла и рукой шевельнуть. Один из нападавших высек огонь, зажег факел и принялся осматривать добычу. Т’сейс увидела троих заросших бородами, покрытых шрамами бродяг в серых комбинезонах, заляпанных грязью.

— Ух ты, какая красотка! — с плотоядной ухмылкой сказал один.

— Поищу, не найдется ли у нее серебра, — вякнул другой и принялся сладострастно шарить рунами по телу Т’сейс.

Он наткнулся на мешочек с драгоценными камнями и высыпал их на ладонь, точно струйку стоцветного огня.

— Вы гляньте! Сокровище принцев!

— Или колдунов! — заметил третий.

Все трое, охваченные внезапной нерешительностью, ослабили хватку. Но до своего меча Т’сейс дотянуться по-прежнему не могла.

— Кто ты, ночная дева, — не без почтения осведомился один, — если осмеливаешься в одиночку ходить по Модавне, да еще и с такими камнями? Ты ведьма?

У Т’сейс не хватило ни ума, ни опыта что-нибудь выдумать.

— Я не ведьма! Отпустите меня, вонючие животные!

— Не ведьма? Тогда кто же ты такая? Откуда будешь?

— Я Т’сейс с Эмбелиона! — воскликнула она гневно. — Меня сотворил Пандельюм, и я ищу на Земле любовь и красоту. А теперь уберите руки, я пойду своей дорогой!

— Ого! — фыркнул первый бродяга. — Любовь и красоту она ищет! Что ж, отчасти ты нашла искомое, девушка: красотой мы, конечно, отнюдь не блещем — Тегмен весь в шрамах, а у Ласарда недостает зубов и уха, — зато мы знаем толк в любви — верно, ребята? Будет тебе любовь, сколько захочешь! Эй, ребята!