Глаза чужого мира (сборник)
Шрифт:
Риальто уже довелось однажды из чистого любопытства побывать в Дуновении Фейдера. Тогда порывы западного ветра, фейдера, трепали его плащ всю дорогу к храму, а вступив в вестибюль, он, подождав, пока глаза привыкли к сумраку, двинулся в центральный зал. Там на пьедестале возлежало Яйцо — сфероид трех дюймов в поперечнике. Через окошечко в одном его конце виднелся Персиплекс, голубая призма четырех дюймов высотой с высеченным внутри нее текстом Монстритуции. Сквозь это окошечко Персиплекс отображал четкие письмена Монстритуции на вертикальной доломитовой стене; он был наделен такой магической силой, что, если бы по причине землетрясения или какого-либо
Так было в прошлый раз, так было и теперь.
Ильдефонс пересек террасу; с одной стороны от него шагал Аш-Монкур, прямой и сдержанный в движениях, с другой — оживленно жестикулирующий Гуртианц. Все остальные гурьбой семенили позади, а Риальто с пренебрежительным видом в одиночестве замыкал шествие.
Компания ввалилась в вестибюль и прошла в центральный зал. До Риальто, слегка отставшего от процессии, донесся испуганный возглас Аш-Монкура, утонувший в гомоне изумленных голосов всех остальных.
Протиснувшись вперед, Риальто увидел все в точности в том же состоянии, каким оно запомнилось ему с прошлого раза: Яйцо Правосудия, возлежащее на пьедестале, Персиплекс, излучающий голубое свечение, и отображение Монстритуции на доломитовой плите. С одним, впрочем, поразительным исключением: текст Монстритуции красовался на доломитовой плите в зеркальном отражении.
В мозгу Риальто забрезжила какая-то мысль, и почти в тот же миг до его слуха донесся возмущенный рев Ильдефонса:
— Низость, предательство! Мой прибор показывает хиатус! [12]
12
Хиатус— заклятие хроностазиса, поражающее всех, кроме того, кто его накладывает. Все остальные застывают в неподвижности. Маги горячо возмущаются, когда другие подвергают их хиатусу, поскольку под его прикрытием совершается множество предосудительных случаев. Многие из них носят специальные приборы, подающие сигнал, когда возникает хиатус. (Прим. авт.)
— Это возмутительно! — заявил Аш-Монкур. — Пусть виновник выйдет вперед и объяснит свое неподобающее поведение!
— Монстритуция! Она ведь была задом наперед! А теперь снова правильно! — воскликнул Мун Волхв, прерывая молчание.
— Странно! — заметил Ильдефонс. — Очень странно.
Аш-Монкур обвел собравшихся гневным взглядом.
— Подобные гнусные выходки недопустимы! Они бросают тень на каждого из нас. В самом ближайшем будущем я лично займусь этим делом, а пока что главная задача — установить, как это ни трагично, виновность Риальто. Давайте приступим к изучению Монстритуции.
— Ты, случайно, не упускаешь из виду одно весьма примечательное обстоятельство? — с ледяной вежливостью осведомился Риальто. — Текст Монстритуции был перевернут задом наперед.
Аш-Монкур с выражением крайнего замешательства на лице несколько раз перевел взгляд с Монстритуции на Риальто и обратно.
— Но сейчас он в самом что ни на есть полном порядке! Боюсь, тебя подвело зрение, когда входишь с дневного света в темноту, такое случается. Ну так что? С глубоким прискорбием призываю обратить внимание на вот этот отрывок в разделе третьем, параграф «Д», который гласит…
— Минутку, — вставил Ильдефонс. — Я тоже видел текст в зеркальном отражении. Меня тоже подвело зрение.
— Такие забавные ошибки, — рассмеялся Аш-Монкур, — не говорят ни о деградации, ни о порочности, ты, наверное, переел за обедом сливопикулей или перебрал кружечку-другую превосходного хмельного эля. Ничего не попишешь! Несварение желудка — удел множества крепких мужчин. Так что, вернемся к нашему делу?
— Ни в коем случае! — отрезал Ильдефонс. — Мы отправляемся обратно в Баумергарт для более тщательного расследования ситуации, которая с каждым шагом становится все более и более запутанной.
Вполголоса переговариваясь, волшебники покинули храм. Риальто, который задержался, чтобы осмотреть Яйцо, отвел Ильдефонса в сторонку и дождался, пока они не остались в одиночестве.
— Возможно, тебе небезынтересно будет узнать, что перед нами не настоящий Персиплекс. Это фальшивка.
— Что?! — воскликнул Ильдефонс. — Ты ошибаешься!
— Сам посуди. Призма слишком маленькая по сравнению с гнездом. Да и сделана топорно. Но, что самое существенное, подлинный Персиплекс никогда не отразил бы текст Монстритуции в перевернутом виде. Вот смотри! Я встряхну Яйцо и опрокину призму. Подлинный Персиплекс должен вернуться в первоначальное положение.
Риальто ткнул Яйцо с такой силой, что Персиплекс упал на бок и остался лежать.
— Судия! Говори! Ильдефонс Наставник приказывает тебе! — обратился Идельфонс к Яйцу.
Ответа не последовало.
— Судия! — повторил Ильдефонс. — Сарсем! Повелеваю тебе: говори!
И снова молчание. Ильдефонс двинулся к выходу.
— Возвращаемся в Баумергарт. Чем дальше, тем загадочней. Дело перестало быть пустяковым.
— Оно никогда пустяковым и не было, — возразил Риальто.
— Не важно, — отрывисто произнес Ильдефонс. — Теперь, насколько я понимаю, оно приобрело новый, и весьма серьезный, оборот. В Баумергарт!
Глава 6
Вернувшись в большой зал, волшебники снова принялись совещаться. Ильдефонс некоторое время молча слушал беспорядочную перепалку, переводя взгляд светло-голубых глаз с одного лица на другое и время от времени дергая себя за лохматую бороду. Вскоре страсти начали накаляться. Чем дальше, тем больше распалялся Мгла-над-Устлой-Водой, маленький человечек с горящими глазами, покрытый зеленым мехом и с пучком желтых листьев ивы вместо волос. Перемещаясь с места на место дергаными движениями, он со все возрастающей горячностью отстаивал свое мнение.
— Волей-неволей, задом наперед, шиворот-навыворот, «Голубые принципы» есть «Голубые принципы»! По утверждению Аш-Монкура, текст решительно осуждает поведение Риальто, а больше нас ничего не интересует. Я с радостью встану на голову, чтобы прочесть такую новость, или взгляну в зеркало, или стану смотреть сквозь мой носовой платок!
Мгла говорил и говорил, все более и более лихорадочно, пока коллеги не начали опасаться, как бы он не довел себя до припадка или, того хуже, не проклял бы всех скопом под горячую руку. В конце концов Ильдефонс наложил на него заклятие нежного молчания. Мгла продолжал возмущенно вещать, но никто его не слышал, даже он сам, и вскоре вернулся на свое место. Дородный, с крупными чертами Дульче-Лоло вслух размышлял над загадочной метаморфозой отображения на стене.