Глаза ворона
Шрифт:
— Ага, до ближайшего сортира! Головой в толчок еще не пробовал кидаться?
— Да пошел ты!.. — Элиас оттолкнулся от стены, пробуя встать. Но ноги не держали его, и он рухнул на пол. Токе опустился на колени рядом с новобранцем и попробовал дотронуться до его плеча:
— Послушай, Элиас! Это правда, что мы вчера впервые увидели друг друга. Но мы все принесли клятву, которую скрепили каленым железом. Мы все стали членами одной семьи — семьи гладиаторов. Посмотри: на моей руке такой же знак, как и на твоей. И он так же болит. Мы теперь братья! Ни мне, ни Слепому не все равно, что случится с нашим братом, что случится с тобой, Элиас. Может быть, завтра нам суждено умереть на
Токе был сам удивлен своей речью: он вдруг понял, что никогда не говорил так длинно и складно, и что он действительно верил в то, о чем говорил. Происшедшее изменило его мнение о Таче. Раньше Токе считал его несколько трусоватым, безвольным парнем. Однако то, что почти удалось сделать Элиасу, требовало и находчивости, и мужества. Эти качества в людях всегда вызывали у Токе симпатию. Он искренне желал помочь гор-над-четцу, но его шедевр ораторского искусства, казалось, не произвел на того никакого впечатления.
— Лучше уходите! Оставьте меня! Я конченый человек, — повторял Элиас, пряча подозрительно блестящие глаза.
Слушавший тираду Токе с поднятой бровью Кай снова склонился к Тачу:
— Что случилось, Элиас? Кто тебя избил? Что происходит между тобой и Буюком? Вы ведь вроде земляки, а шпыняет он тебя хуже, чем гайены своих рабов.
— Это мое дело! Отвали! — зло выкрикнул гор-над-четец, и Токе на мгновение показалось, что он ударит Кая. Но Тачева спасителя это ничуть не смутило:
— Ага! Значит, я прав: в Буюке все дело! Ладно, не хочешь сам говорить, я пойду с ним потолкую. Почему-то мне кажется, он будет более разговорчивым…
Кай сделал движение подняться, но Элиас ухватил его за тунику:
— Нет! Погоди, не надо! — В его глазах стояли слезы. — Не надо. Я… — Голос его сорвался на шепот и пресекся.
Слепой опустился на пол рядом с Тачем, скрестив ноги:
— Элиас, — голос его стал неожиданно мягким, в нем не осталось и следа былой иронии. — Тебе нужна помощь. Мы здесь, — Кай кивнул на Токе, — чтобы помочь. То, что ты скажешь, останется между нами, верно, Горец?
Токе активно закивал.
— Мне никто не сможет помочь, — в тихом голосе Элиаса звучало отчаяние. Он поднял глаза, но в них не было надежды. Гор-над-четец немного помолчал, изучая Кая, и наконец сказал: — Если… если я расскажу, вы оставите меня в покое? И обещаете держать язык за зубами? Никто не должен узнать о том, что здесь произошло…
— Если мы вместе придем к выводу, что ситуация безвыходная, обещаю — мы оставим тебя в покое. В любом случае — никто ничего от нас не узнает.
Элиас поразмыслил немного над словами Кая и кивнул:
— Хорошо.
Он плотнее обхватил руками костлявые колени, откинул голову, так что бритый затылок коснулся стены, и заговорил, прикрыв глаза:
— Я и Мэс — это Буюка так на самом деле зовут — из Гор-над-Чета. Вместе служили в армии диктатора Сайхедеха. Служба была спокойная, не пыльная. Сайхедех правил Гор-над-Чета последние двадцать три года — ровно столько, сколько мне лет. Жили мы при нем мирно, не бедствовали. Пока в прошлом году, как раз на равноденствие, его не убили. Да вы, наверное, слышали об этом.
Токе открыл было рот, чтобы признаться в своем полном невежестве относительно ситуации в Гор-над-Чета, но Кай состроил ему страшные глаза, и парень решил придержать вопросы до более подходящего времени. Ничего не заметив, Элиас между тем продолжал:
— Официальным преемником Сайхедеха был генерал Низрат. Ему присягнули войска, точнее, та их часть, которая осталась верна Сайхедеху и после его смерти. Наша с Мэсом сотня была в их числе. Остальные… Да вы сами знаете. Началась борьба за власть между сторонниками Низрата, тяготевшими к Феерианде, и синей партией, призывавшей к созданию альянса с Церруканом и охоте на ведьм. Ну и колдунов, конечно. Многие солдаты дезертировали, некоторые поменяли сторону. Я свою, в общем-то, не выбирал. Просто для меня слова «верность присяге» еще что-то значили. Про Мэса не скажу, мы тогда друг друга едва знали. Возможно, он просто держался тех, кто платил регулярнее. Короче, покидало нас везде, сотня наша здорово поредела. И тут мы угодили в засаду синих.
Меня подстрелили, так что, как в плен брали, не помню. Очнулся уже в лагере синих, в лесу. Нас с Буюком посадили в яму, где до нас сидело уже двое. Заковали, заставляли работать, морили голодом. Но не это было худшее, — Элиас замолчал, глядя мимо Кая невидящими глазами. По лицу его прошла дрожь, и он на мгновение закрыл веки. Когда гор-над-четец открыл их, то Токе не выдержал, отвел взгляд: столько в этих глазах было муки. Голос Элиаса, напротив, оставался невыразительным и сухим, когда он продолжил свое повествование: — Сначала нас стали стравливать, как диких зверей. Мы должны были драться друг с другом голыми руками, без оружия, без правил. Проигравший оставался без пайки, победитель получал его долю. Мэс начал быстро поправляться: из нас четырех он был самый большой и сильный. Потом соседей наших кому-то продали. Остались Мэс и я. Стравливать нас стало неинтересно: и так ясно, кто победит. Если б еще не раненое бедро, может, у меня был бы шанс, а так… И синие придумали другое развлечение, — Элиас снова замолчал, будто ему было трудно найти слова. Костяшки его пальцев, вцепившихся в колени, побелели. — В Церрукане… мужеложество дело обычное. Среди знати это даже модно. В Гор-над-Чета оно позорно и запрещено законом. Синим показалось забавным заставить двух молодых солдат Низрата… — Элиас сглотнул и поднял взгляд от своих колен на Кая, который, не дрогнув, выдержал его тяжесть. У Токе в горле что-то стояло, что-то горько-соленое, и кулаки судорожно сжались… — Меня они не могли принудить ни побоями, ни угрозами. Тогда меня просто связали. А Мэс… За время плена он опустился, почти потерял человеческий облик: за дополнительную пайку или глоток архи он сделал бы все что угодно.
После первого раза он… вошел во вкус. Его даже не надо было особенно заставлять. А я… Я мечтал о смерти, но синие не собирались меня убивать и позаботились о том, чтобы я сам ничего над собой не мог сделать: безоружный, в оковах… Хотел убить эту жирную сволочь Мэса, задушить во сне цепью от кандалов, но он проснулся, а у меня сил уже совсем мало оставалось… Думал, синие прикончат меня за эту попытку, но они будто знали… Только поиздевались, а потом продали нас обоих церруканским работорговцам.
Для меня рабство в караване стало облегчением: хоть переход через пустыню и был тяжелым, обращались с нами неплохо — берегли товар, а главное — с Мэсом нас разделили. Пока с караваном шли, у меня даже надежда появилась, что нас разные хозяева купят, и я этого скота никогда больше не увижу. Глупо, конечно. Скавр, услышав, что мы военнопленные, армейские, купил нас обоих для боев. Хотя меня ему, скорее, в нагрузку всучили… Поселили нас с Мэсом в одной комнате. Когда всех вчера на сон развели, я про себя решил, что умру, но не позволю этому гаду и пальцем к себе притронуться, — Элиас криво усмехнулся. — Ничего у меня не вышло. Мы сцепились там, в тесной каморке, в темноте, за запертой дверью… У меня пара ребер треснула, но тогда я даже не почувствовал. А потом он стал бить меня головой о край койки… В итоге Мэс опять оказался сильнее.