Глаза земли. Корабельная чаща
Шрифт:
— Какой же это у дерева путь?
— А как же, — ответил Антипыч, — у дерева путь прямой, самый прямой — к солнцу.
И показал кругом в ведре лесном на стволы прямые, и все как один напрямик от земли и к солнцу.
После того Антипыч показал и на сучья, что у каждого хлыста, как он называл стволы, — непременно множество сучьев, и каждый сук непременно кривой.
Чудак этот Антипыч! вот, сколько ни помнишь его, все говорил то ли шутками, то ли на что-то словами своими указывал… Тут он тоже взялся указать на то, что хлысты все прямые, а питающие их сучья все непременно кривые.
Могло даже быть и так, что Антипыч вздумал свой ум показать перед важным человеком: пионером в красном новеньком галстуке.
— Смекнул? — спросил он.
— Нет, — ответил удивленно и просто Вася, — я ничего не смекнул.
— Вот смекни, — сказал он. — Ты смекни это, что ствол у дерева есть прямой путь к солнцу, и он один путь, а сучьев великое множество, и они все разные, и все кривые. Ствол идет к солнцу, по правде, а сучки все по кривде. У вас там учат в школе, что это значит?
— Наверно, учат, — ответил Вася, — только мы до этого еще не дошли.
— То-то вот, — засмеялся Антипыч, — что не дошли, и должно быть не скоро дойдете!
— А ты, — спросил Вася, — ты-то дошел, ты это знаешь, почему у всякого дерева путь прямой, а сучки все кривые?
— Нет, — ответил Антипыч, — скорей всего до этого и я не дошел, мы же ведь и люди все, как кривые сучки, все говорим в одно слово: правда и правда, а когда доходим до дела, то ни у кого правды нет, все мы, как кривые сучки.
— Что ты, что ты, Антипыч! — воскликнул до крайности удивленный Вася. — Помнишь, ты мне давным-давно говорил, что знаешь правду истинную, и когда умирать будешь, то мне перешепнешь ее на ушко.
— Милый ты мой! — воскликнул Антипыч и засмеялся, и долго не мог остановиться: все смеялся и смеялся.
А Вася, не обижаясь, удивленно глядел на него, как мы глядим на что-нибудь такое диковинное в природе и спрашиваем себя постоянно, почему бывает то, а почему другое. Так и Вася серьезно спрашивает:
— Почему ты смеешься, Антипыч?
— Милый ты мой! — сказал наконец Антипыч, — Ведь это я тогда с тобою шутил.
— Ты шутил? — сказал Вася. — А скажи мне теперь, для чего ты в таком деле, в таком важном деле шутил?
Антипыч вдруг сильно смутился, как будто вдруг почувствовал над собою власть этого небольшого мальчонки в пионерском галстуке.
Ничего так и не мог ответить Антипыч на вопрос мальчика, для чего он над ним так шутил.
— Шутил! — грустно повторил Вася. — А что, если я спрошу учителя нашего Ивана Ивановича, скажет он мне, что такое есть правда истинная?
Антипыч серьезно задумался и потом ответил:
— Навряд ли даже и Фокин тебе тут ответит: для правды у человека вернее всего, что нет слов, она вся в делах, а как слово, так это говорят взамен дела, взамен правды…
— Нет! — ответил Вася решительно и серьезно. — Ты все шутишь и теперь, я тебе не верю — есть слово и для правды, говорят же все: правда истинная. Я спрошу у Ивана Ивановича!
— Конечно, спроси, — согласился Антипыч, все еще немного смущенный, — спроси, на что же вас там и учат. А что нас, лесников, спрашивать, что мы знаем? В уме-то у каждого есть правда своя, а оглянешься кругом и нет никакой правды на свете.
Глава третья
Какие разные времена, какие разные леса, какие разные в лесах деревья, и как по-разному люди их понимают. В старину говорили так: в сосновом бору богу молиться, в березовом лесу веселиться, а в еловом — трудиться.
Елочка и Васе на это указывала: Васе досталось трудиться.
Елка — дерево собранное, она сучок подбирает к сучку, мутовку к мутовке, она, вырастая, как будто и нам всем путь свой дает, как пример.
Дерево неласковое, но растет чередом, и нашему Васе, может быть, оно с малолетства указало добиваться своего во что бы это ни стало.
Долго Вася не решался спросить своего учителя Ивана Ивановича Фокина о том, что решено было в беседе с Антипычем: спросить хорошего, умного, ученого человека о слове, отвечающем правде.
Да и как спросишь! Дома про себя кажется все так ясно, и в школу придешь, кажется, вот только бы увидеть Ивана Ивановича — и все сразу так и слетит с языка. Но как только появится учитель, то сейчас же приходит в голову — непременно надо то все рассказать, что было перед этим, и о том надо тоже, как и с чего все взялось.
Многие ученики думали, что Иван Иванович только строг и страшно его боялись. Но немало было и таких, что усердием и способностями привлекали к себе внимание учителя и думали: конечно, он очень строг, но тоже и справедлив.
Вася был любимым учеником и совсем не боялся Ивана Ивановича в обыкновенных делах, но зато в чем-то другом боялся его больше всех.
Что это такое, Вася никак не мог бы назвать, но скорей всего, мы думаем, это выходило из признания всех, что учитель справедлив и это значит: он знает правду и поступает по правде.
Поди-ка, расскажи все в двух словах строгому и справедливому учителю! И так вот получается у Васи каждый раз, что когда надо спросить, и можно, и учитель тут рядом стоит и дожидается, все исчезает из головы, все испаряется. А чтобы не показаться явным дураком, то что-нибудь другое спросишь, значит соврешь. И от этого усилия и в жар бросит, и в пот, ив краску.
После таких неудач Вася и зарок даже себе давал, чтобы не думать о таком чем-то и забыть. Но был у Васи какой-то ноготок в душе: точит и точит до тех пор, пока опять захочется спросить Ивана Ивановича это же самое: почему это у каждого правда только в уме, почему тоже — у дерева ствол такой прямой и один единственный, а пути к нему — все эти сучья, несущие соки, разные и непрямые.