Глиф
Шрифт:
Сперва была истерика. Слезы, вопли, попытки вызвать «скорую», отвезти сына в травмпункт, звонки знакомым докторам… Потом избыток нервной энергии мама направила на оказание первой медицинской помощи своими руками. Руководствуясь тем сумбурным набором знаний, который она почерпнула из глянцевых журналов и телесериалов, мама уложила Ромку на диван, посветила ему в глаза настольной лампой, померила давление, смыла влажной губкой хваленый клевретовский крем, нанесла на место ушиба очень прохладный, а потому приятный гель… Убедившись, что состояние сына стабильное, без изменений, угрозы
— Ну мам! — сказал Ромчик. — Подумаешь, синяк на лбу…
Но тут уже мама — хозяйка трех косметических салонов и одной клиники пластической хирургии — оказалась в своей стихии. Услышав план предстоящих мероприятий по восстановлению ангельской красоты Ромочки, вышеозначенный Ромочка искренне пожалел, что текстолитовый ковыряльник в кривых ручонках Клеврета не пробил череп насквозь. Лежал бы сейчас мертвый и красивый.
— Мам, — попытался съехать Ромка, — у меня голова болит. Можно я к себе пойду, полежу чуточку?
Конечно, было можно. Мама даже помогла несчастному травмированному ребенку подняться на второй этаж и расстелить постель. Ромчик дождался, пока мама уйдет, запер дверь, накинул пуховую жилетку и вышел на балкон. Под мраморным горшком с фикусом он прятал сигареты и зажигалку. Главное — не пропустить момент, когда вернется отец и загорится свет в кабинете на третьем этаже, как раз над ромкиной спальней. Если отец унюхает запах табака…
Ну вот, сглазил. Судя по шуму открывающихся ворот, во двор заезжал отцовский «Хаммер». Ромчик забычковал окурок и пошел чистить зубы.
За этим занятием отец его и застал, бесцеремонно открыв дверь своим ключом.
— Ты чего это вдруг? — насупился отец.
— Тошнит, — соврал Ромчик.
— Так, — сказал отец. — Закончишь — зайдешь ко мне в кабинет.
У Ромки аж скулы свело. Он ненавидел, когда отец обращался с ним, как с одним из подчиненных. Но зайти-то все равно придется…
6
Геннадий Романович Радомский, хозяин и генеральный директор компании «Радомбуд», достал из мини-бара бутылку ирландского виски «Талламор Дью» и щедро плеснул себе в стакан.
В дверь кабинета тихо поскреблись.
— Заходи! — велел Радомский.
Ненаглядный отпрыск приотворил тяжелую дверь и бочком протиснулся в кабинет. Синяк у него на лбу был шикарный. Радомский открыл холодильник под мини-баром, вытащил одноразовый пакетик со льдом, разорвал, бросил пару кубиков себе в виски, а остальное протянул сыну.
— На, приложи. Чтоб хоть шишки не было.
— Спасибо, — угрюмо поблагодарил Ромчик, прикладывая лед ко лбу.
Радомский пригубил виски и спросил:
— Кто тебя так?
— На истфехе, — все так же угрюмо ответил Ромчик.
— Ты мне тут партизана на допросе не изображай. Я спросил — кто, а не где.
— Ты его не знаешь.
— Понятно, — процедил Радомский. — А ты?
— Что — я?
— Ты его знаешь?
— В смысле?
— В прямом. Ты знаешь этого дебила, который чуть не раскроил тебе голову? Он тебе кто — друг, брат, сват? Боевой товарищ? Почему ты разрешаешь всяким дебилам бить тебя по голове разными железяками? — Радомский почувствовал, что начинает заводиться. Тише, сказал он себе. Спокойнее.
— Это — мое хобби, — заявил Ромчик.
— Фотография — это хобби. Компьютерные игры — это хобби. Скалолазание — это хобби. А получать по голове — это хобби для дебилов, — назидательно пояснил Радомский.
— Да это случайно получилось…
— Откуда ты знаешь? — перебил сына Радомский. — Почему ты в этом уверен?
— В чем уверен?
Ромчик, скотина, решил действовать по старой отработанной схеме: попка-дурак, ты спросил, я переспросил, и давай посмотрим, кто из нас первый устанет. Ладно, пойдем другим путем. Отец встал из кресла, подошел к окну и резким движением поднял жалюзи.
— Что ты видишь?
Ромчик пожал плечами. С третьего этажа их особняка открывался панорамный вид на все Заречаны, от круглосуточного киоска прямо напротив ворот, и до окутанных синей дымкой многоэтажек Житомира, за которыми садилось оранжевое солнце.
— Заречаны, — хмыкнул Ромка.
— Село Заречаны, — подтвердил отец. — Пригород Житомира. Последние годы приобретающий статус престижного коттеджного поселка. Так?
— Ну, так.
— А вон там что ты видишь? — Радомский указал на трех человек, обтиравшихся возле водочного киоска.
— Алкаши какие-то, — опять пожал плечами сбитый с толку Ромка.
— Вот именно. Коттеджный поселок — и алкаши. Прямо возле наших ворот. Гримасы молодого капитализма. Ты слышал про Французскую Революцию? — неожиданно сменил тему Радомский.
— В школе проходили…
Радомский допил виски, побренчал льдинками в стакане и, подумав, налил вторую порцию.
— Триста лет назад кучка аристократов придумала лозунг «Либерте-Эгалите-Фратерните», и тем самым вбила первый гвоздь в гроб западной цивилизации, — начал он. — «Свобода, равенство и братство». Оставим в покое либерте и фратерните; но вот эгалите… Идея равенства всех людей, такая притягательная и заманчивая, включенная во все возможные декларации и манифесты, не выдерживает прямого столкновения с реальностью. Ты согласен со мной?
— Нет, — помотал головой Ромка.
— Нет? — удивился Радомский. — Видишь вон того алкаша? Ему в жизни надо нажраться, проблеваться и опять нажраться. И он равен мне? Или тебе? Ты понимаешь, что это не так; и он понимает, что это не так. Но ты — интеллигентный мальчик из обеспеченной семьи, делаешь вид, что вы равны, а он — нищее, голодное, неопохмелившееся, и поэтому озлобленное быдло, тебя просто ненавидит. Для того урода, с которым ты подрался, твой айфон — уже повод любой ценой набить тебе морду. Они и ходят туда, в это ваше историческое фехтование, не для того, чтобы в рыцарей играть, а чтобы набить кому-нибудь морду. Ну нет у них других развлечений! И они так выплескивают избыток своей озлобленности. Не фехтование — так кикбоксинг какой-нибудь, «бойцовские клубы» всякие разные… Но тебе-то оно зачем?