Глина. Стихотворения

Казарин Юрий Викторович

«Гора сухой воды…»

Гора сухой воды.С нее текут следыв мерцающую бездну,где я сейчас исчезну:войду с дровами в доми опущусь у печки…Как рыба подо льдомв полупрозрачной речке,я шевелюсь едва,когда посмотришь сверху,где звон и синеваТвоя подобна эхузеленоватых льдин —такая глубина.Один.

Один. Один.Одна. Одна. Одна.

«Одеты в пустоту поля и перелески…»

Одеты в пустоту поля и перелески,одето в небо всё, что жаждало его.Врезается в лицо не рыболовной лескипрозрачное ничто, а взгляда вещество.И ширится во мне мое исчезновенье:такой простор во мне, что, кажется, и нетменя, а только есть последнее мгновенье,явившее восторг, переходящий в свет.Но я еще дышу, шепчу, и горечь дыма,как слово из огня, полощется во рту,и всё, что навсегда теперь неуловимо,одетое в меня – одето в пустоту.

«Уста в земле и привкус клятвы…»

Уста в земле и привкус клятвы.Прикус земли – твой рот в земле.Подошвы губ взыскуют дратвыи капли света на игле.И чёрствой нитью – на живую —земли младенческую дрожьпрошьёшь, и сказку корневуюспасёшь – да в губы не возьмёшь.

«Овчина звёзд – какая ноша…»

Овчина звёзд – какая ношаи стужа нежная планет:так реет снежная пороша,когда шлифуют белый свет.И дымный дых, и пыльный шёпот,потрескивая и шурша,из душ выпытывают опыт —и плачет старшая душа.И в тёмном веществе печалиплывёт фонарик золотой,качая мир по вертикалинад глубиной и высотой.Ты – боль, и ты по воле духа,в живом усиливая дрожь,в разрывах воздуха и слуха,в разрывах времени – поёшь.

«Отсверкали, отмерцали…»

Отсверкали, отмерцализимних звёзд земные сны —и в сугробах от печалистало меньше белизны.Не весна, а в небе яма —звёздной стужи седина.И земля восходит прямов бездну дерева без дна.Востекает дятлу в темяиз древесной глубиныокольцованное времяв тёплом золоте сосны.Времени древесный свиток —топора сырая сыть,где сосульки от улитокянтаря – не отличить.

«Усилиями зренья и погоды…»

Усилиями зренья и погодывсё в инее. Его густые всходыпострижены пятнадцать раз на дню.О батюшки, пронзительные светы:вон жизнь стоит, как пепел сигареты,сгоревшей без затяжки на корню.Я стужу пил и потому согрелся,и всякий Бог легко в меня смотрелся,как в зеркало, и видел глубину —свою, мою и всё-таки одну.Пороши пересол сверкал вокруг,и сумрака хрусталь был тверд и светел.И, мертвый, я себя живого встретил —и взял себя, живого, на испуг:мол, жив еще, и зеркало в тебене вытерто до дыр и полыхает,и юная простуда на губе,слепая, в нем, как бабочка, порхает.Поцеловал наш холод на землеи вышел вон из декабря наружув иную бездну, в музыку и стужу…Но бабочку оставил на стекле.

7-е января

Сугроб подшит, как валенок: травой,малинником с последней головойрепейника, расклёванной щеглами.Земля накрыта главными глазами:они подъяли спящие кусты.И в небе шевельнулся гул чердачный…Ночной фонарик выпил дым табачныйи голубой трубой всосался в сад,как Божий взгляд.

«У снегов растут ресницы…»

У снегов растут ресницыдо небесной полыньи.Зябнут ангелы и птицы —дети малые мои.На окошке косит шторкушевеленье детворы:вечность тянет санки в горку,время катит их с горы.

«Семь дырочек в древесной самокрутке…»

Семь дырочек в древесной самокрутке —семь сквозняков, берущихся в щепоть.И воздуха верёвочку из дудкивытягивает с музыкой Господь.Все семь небес сквозь дудочку – всё туже.Семь выдохов и главный мой, восьмой,из бездны и огня, тепла и стужиосвобождается – прямой.И музыки начальное удушьетак натянулось, что оборвалось.И всюду плачет дудочка пастушья,измученная музыкой насквозь.

«Нет имени у глаз – они ночное небо…»

Нет имени у глаз – они ночное небо:и звёзды, и сирень, и твой чертополох.Без хлеба на столе немеет имя хлеба:он голод по отцу, а голод – значит Бог.И ты идешь с дождём обочь, попеременно.Ни смерти, ни любви – сплошные зеркала.

Конец ознакомительного фрагмента.