Глинтвейн на двоих
Шрифт:
— Которая? — встрепенулся Ромочка.
— Вон та, рыженькая. Пригласите ее на следующий танец.
— Почему ты не ешь? — спросил профессор. — Индюк просто во рту тает.
— Не знаю, — сказала она, — что-то не хочется. Извини, мне что-то не по себе сегодня. Я стала немножко нервная… Много событий за последнее время…
— Может быть, телячья отбивная… — предложил он.
— Нет-нет, — отказалась Анна. — Знаешь что? Я слышала, они собираются кататься с горы на санях. Только надо вовремя занять сани, а то всем не хватит. Кое-кто уже подался к горе. Давай и мы, а? Мне хочется подышать свежим
Глава 39
Сани понесли их с бешеной скоростью по крутому спуску, перебросили через узкий ручеек и мягко вывалили в пышный, как перина, сугроб. Они барахтались в нем, как в огромной белой постели. Аня оказалась наверху и долго, не давая профессору подняться, топя его в снежной пыли, хохотала. Наконец они выбрались из сугроба и помогли друг другу стрясти снег. Начался подъем в гору. Профессор тащил тяжелые сани, оглядывался на шедшую сзади Аню.
— Тебе сказал что-то неприятное этот хлюст? — поинтересовался он. — Я видел, как тебя передернуло…
— Тогда ты должен был видеть, как у него вытянулось лицо, — ответила она. — Мне его даже жалко стало.
— Не жалей, он уже утешился, — заметил профессор. — Видишь?
Действительно, на склоне горы стояло несколько человек, среди них — Ромочка под руку с рыженькой лаборанткой. На профессора налетели несколько человек и отобрали сани:
— Вы уже прокатились, нам тоже хочется, — и тяжелые, нагруженные человеческими телами, сани ринулись вниз. За ними другие, третьи. В конце трассы, за ручьем, съехавшие сани сталкивались, переворачивались, у подножья горы образовалась хохочущая, визжащая, барахтающаяся масса мужских и женских тел. Насмеявшись, Аня отвела профессора в сторону.
— Ты знаешь, я хочу с тобой кое о чем поговорить…
— Что-нибудь случилось? Ты какая-то странная сегодня… — встревожился он. — Выпила лишнее?
— Ничего я не пила, — обиделась она.
— Что-нибудь серьезное? — допытывался он.
— Ничего страшного, не волнуйся. Но я не хочу говорить об этом здесь, понимаешь?
— Понимаю… — сказал он, хотя мало что понимал. — Знаешь, в этом доме есть укромный уголок, мы можем пройти туда…
— Прекрасно! — обрадовалась она.
Дача была пуста — за исключением нескольких дряхлых академиков и упившегося молодого соискателя — все были у горки. Через библиотеку они пробирались на ощупь — как было ему не припомнить тот день, когда он один пробирался сюда, натыкаясь на перья, мех и рога охотничьих трофеев? На этот раз продвижение было более успешным, потому что он запомнил дорогу, а Аня догадалась щелкнуть зажигалкой. Только в самом конце библиотеки на нее свалилось чучело летучей мыши и царапнуто по щеке кожистым крылом. Аня вскрикнула. В этот момент профессор, шедший впереди, уже пробрался в тот самый «укромный уголок» и нащупал выключатель ночника.
Тут было уютно. Книги, птицы со стеклянными глазами и большие лосиные рога, которые в полумраке выглядели устрашающе, сейчас казались умиротворяющей частью комфортного интерьера. Чего не предусмотрел хозяин — так это поставить сюда маленький диванчик, где можно было бы прилечь, но, возможно, так и было задумано.
— Тут нас никто не побеспокоит, — сказал профессор, снимая пальто и помогая ей сбросить шубку. — О чем мы будем говорить?
— Поцелуй меня, — потребовала она и сама потянулась к нему губами.
Так вот оно что! Она уже ничего не могла сказать, так как ее язычок пробирался в глубь его рта. Лишь после продолжительной паузы профессор смог проговорить:
— Это и есть то, о чем ты хотела мне сообщить?
Она возбужденная, разрумянившаяся, выдохнула:
— Не только… Но не все сразу, дорогой… Поцелуй меня еще раз…
Глава 40
По затемненной галерее пробирались двое — Ромочка и рыженькая, которую он вел за руку. «Вел» означало — двигался по зигзагообразной траектории, натыкаясь на стены, мужественно сражаясь с дверями, ни в одну из которых он не мог попасть с первой попытки. Рыженькая покорно следовала за ним. Она выпила слишком много рейнского шампанского, в полном восторге от своего кавалера и соглашалась на все. А он, несмотря на сверхчеловеческую дозу принятого спиртного, все же помнил, чего хочет и куда ведет рыженькую девицу.
У самого входа в библиотеку на него свалились рога косули. От удара он несколько отрезвел и смог сообразить, что в нише кто-то есть. Дав знак своей знакомой обождать, он по-кошачьи подобрался к нише и заглянул. Назад он вернулся с выпученными глазами и заикался, казалось, еще больше, чем прежде.
— В-видишь ли, рад-дость м-моя, н-на этот раз кабинет занят. П-придется н-нам подняться н-на мансарду…
— Мы не упадем? — встревожилась рыженькая.
— М-может быть… Н-но любовь заставляеть н-нас творить чудеса…
Появление Ромочки зафиксировал только профессор, так как Аня в этот момент находилась спиной к проему и испытывала фазу сладостного расслабления.
Вскоре, приведя себя в порядок, они беседовали, сидя рядышком на столе с макагоновскими рукописями.
— И все-таки с тобой сегодня что-то не то, — допытывался профессор. — Тебя никто не сглазил? Полон стол еды, а ты почти ни к чему не прикоснулась… Не пьешь…
— Добавь еще и не куришь…
— Разве? Действительно, — развел руками профессор. — Скажи: что-нибудь случилось?
— Да, что-нибудь случилось…
— Что-нибудь ужасное?
— Не ужасное… Но, вообще, все зависит от того, как ты на это посмотришь. Дело в том что…
— Ну-ну, — подбодрил он.
— Дело в том, что у меня будет девочка…
Он застыл. Немного погодя спросил странной интонацией:
— Ты уверена?
— Я подозревала… Теперь почти уверена… — и вдруг залилась слезами. — Это все Марина… Подсунула мне какие-то дурацкие таблетки… А ей этот негодный Мишель дал, привез откуда-то… Наверное, он специально… Из какой-нибудь страны, где кризис с рождаемостью… А она, дурочка…
Она спохватилась:
— А вдруг она тоже… Ой, нужно ее предупредить!
— Подожди! — остановил ее профессор. — Дай я на тебя посмотрю.
И он долго и пристально вглядывался в нее, как будто пытался проникнуть в содержимое таинственного сосуда из темного стекла. Внутри билась, пульсировала другая, незнакомая жизнь. Жизнь его ребенка. Его дочери.
— Чего же ты плачешь? — наконец спросил он. — Не надо плакать. Тебе нужны только положительные эмоции… Хочешь, я буду читать тебе…