Глиняный колосс
Шрифт:
– И правда там все это написано? – Дурацкая улыбка, похоже, окончательно поселяется на моем лице.
– Еще ка-а-а-а-ак… – с таинственной важностью изрекает обаятельный оракул. – Кото-о-о-орый… Завтра едет на линию фронта. – Голосок вдруг делается совсем грустным.
– Это тоже там прочитали?
– Нет, узнала от отца… – отпуская мою руку, уже просто отвечает Елена Алексеевна. – Вы прикомандированы к штабу фронта по приказу генерала Линевича.
– Не зна…
– Проводите меня до гимназии? – не дает девушка мне договорить. – У меня еще три урока и самый сложный
Катер отходит от пристани ровно в три, но сегодня почему-то запаздывает. От нечего делать я начинаю прогуливаться вдоль пирса, заложив руки в карманы. Зябко!
Вокруг обычная картина: на корабль возвращаются несколько матросов из увольнительной и мичман Кульнев, стоящий неподалеку с некой провожающей его дамой… Причем Кульнев что-то нежно нашептывает той на ушко, отчего та периодически краснеет… Фиг с ними, у меня здесь своя «романтика» начинается. Похоже…
По моим мыслям и чувствам татаро-монгольским нашествием прошлась Елена Алексеевна. Внезапным и уверенным таким нашествием… Оставив в голове лишь вытоптанную лошадьми степь. С редкими проблесками устоявшегося там быта.
«Итак: в первую очередь, конечно, она! Во вторую…» – Я изо всех сил пинаю ногой валяющуюся на земле зеленоватого цвета бутыль. С жалобным звоном та откатывается подальше, явно стремясь убежать. Не тут-то было, стоять!
«…Во вторую: оказывается, завтра я еду на фронт… Зачем? А за тем, Слава, что так распорядился генерал Линевич. Который теперь тоже в курсях твоей временной аномалии…» – Трусливая бутыль опять настигнута. Носком ботинка отправляю ее в новое путешествие к валяющейся поблизости коллеге. Мусорно тут, как нигде! А еще прошлое… Тьфу!
«…В-третьих, Вячеслав: а за каким чертом я там нужен? Чем я, исключительно гражданский тип из будущего, могу помочь русско-японскому фронту? А?!» – По спине вдруг пробегает неприятный холодок. Узнаю его моментально: предвестник жизненных перипетий!
«…Мать его… И вообще: как я расставил мысленные приоритеты, дурень? Сперва, значит, Елена Алексеевна, потом все остальное? Включая войну и помощь? Не рановато ли? Влюбился? Я?!.» – Шарахнувшись, будто от змеи, я торопливо пинаю обе бутылки одновременно. С жалобным стоном те покорно катятся прочь.
«Помочь, помочь… Что там у них было-то вообще? Не помню же ни черта! Уже вон помог… Наврав Линевичу прирожественско, то бишь прилюдно… О наступлении, которого не было…» – Вновь поддевая ногой бутылки, я слышу позади какой-то шум. Однако продолжаю размышлять, не оборачиваясь.
Тактика Куропаткина была – на истощение. То есть вымотать силы японцев так, чтобы потом, типа когда-нибудь, перейти в решительное наступление. Учитывая, что снабжение японской армии осуществлялось весьма регулярно, – тактика крайне провальная. Ибо басурманина исправно кормили и одевали из родных пенатов… Оставив в покое бутыли, я рисую носком ботинка в грязи жирный крест. Железная дорога… Раз! Крест получается хоть и корявым, но для лужи сойдет.
Шум позади усиливается, но мне пока не до него. Что там у нас еще? Оружие? А что – оружие?.. Пулеметов было недостаточно
Мысль о пулеметах не дает покоя, заставив даже присесть на корточки от волнения. Поближе к первому кресту… Что там с ними, родимыми? После напряженной секунды работы мысли рождается и ответ: а то, Слава, что на броненосцах имеется по десять «максимов»! Крайне ненужных и совсем новеньких. Плюс они же имеются и на крейсерах с миноносцами, кажется… Вполне возможно, и на вспомогачах. А вот в армии их – очень не хватает! Пока я торопливо рисую бутылкой крест номер два, шум позади материализуется в крики:
– …Сюда, я тебе сказал! Чего глаза выкатил как баран, сволочь? Ты, ты… Долговязый!..
Я удивленно оглядываюсь.
Из подкатившей к пирсу повозки, едва шевеля языком и иными конечностями, взывает к «суворовским» матросам нечто. В форме мичмана и абсолютно незнакомой наружности. Похоже, новенький и к нам. Вместо кого-то из убитых…
Изрядно перепивший юнец, наполовину высунувшись из извозчичьей двуколки, продолжает орать:
– …Подошел… Так, голубчик! Взял чемодан, отнес к причалу… Да осторожней, скотина, не то зубы вышибу, стервецу… – Высокий матрос молча берет чемодан из забитого багажного отделения. Лишь желваки на хмуром лице живут своей, отдельной от хозяина жизнью. Парень – из прислуги двенадцатидюймового орудия, хорошо его помню по походу. Смотрю на Кульнева – тот, оставив ушко дамы в покое, также наблюдает за происходящим.
М-да… А после еще удивляются: откуда бунты на «Потемкине» да восстания по России-матушке?
Мичман меж тем никак не угомонится:
– …Вот же, тварь бесхребетная… Иди сюда!.. Я кому говорил: осторожней, гад?.. Получи леща!.. – Сделав широкий размах и не рассчитав равновесия, он позорно вываливается из повозки прямиком в уличную пыль.
Не сговариваясь, мы с Кульневым тут же оказываемся рядом:
– Разойтись… Десять шагов назад, быстро! – Младший артиллерист лишь едва кивает матросам. Пространство вокруг мгновенно пустеет.
– А чего тако… – пытаясь подняться, развязно мычит жертва Бахуса. Наконец, с трудом сев, выкатывает глаза на нас: – Коллеги, приветс…
– Значит, слушайте меня, господин мичман… – Кульнев едва сдерживается, присаживаясь на корточки. – Вы на «Суворов»? – Тихий голос не сулит ничего хорошего.
– Да, а что, собст…
– Вы позорите мундир своим поведением, мичман… И нам вы пока – не коллега! – Кулаки его сжимаются. – Еще слово матросам – и я за себя не… – Кульнев не договаривает.
Поразительно видеть, как человек трезвеет на глазах. Только что перед тобой кривлялось пьяное быдло, а вот на тебе: уже стоит на ногах вполне офицер, почти как настоящий:
– Господа, я…
– Что – вы?.. Пьяны и ведете себя отвратительно! Должны извозчику?
– Нет…
Кульнев оборачивается:
– Бабухин и Сакулин! Сгрузить вещи его благородия… Погрузите на катер, на корабле снесете в каюту… – совсем уже тихо добавляет он.
Когда на задке коляски остается одна-единственная продолговатая коробка, меня будто кто ударяет по голове: