Глобалия
Шрифт:
— Откуда же взялись все эти книги? — спросил Анрик, едва не окунув бородку в чашку чая, которую Уайз налил ему, не прерывая разговора.
— Большую часть я купил у антикваров, но кое-что находил и на муниципальных свалках, и в подвалах разрушенных зданий, и в старых монастырях.
— Получается, когда-то они были повсюду... Как лошади. Сейчас трудно поверить, что было время, когда люди передвигались верхом на этих животных...
— Это совсем не одно и то же, — возразил Уайз, покачав головой. — Лошадей заменили моторы.
— А вместо книг появились экраны.
— Нет. Книги ничем нельзя заменить.
Когда Анрик спросил, как же получилось, что они исчезли, Уайз ответил:
— Их погубило изобилие.
А когда Анрик спросил, что это значит, Уайз не торопясь объяснил:
— Всякий раз, когда книги становились редкостью, они все равно выживали. В крайнем варианте это выглядит так: стоит запретить книги, и они приобретают огромную ценность. Запретить книги — значит сделать их желанными. С этим сталкивались все диктатуры. В Глобалии поступили наоборот: книг стали выпускать бесчисленное множество. Ими заполонили все, пока они не утратили всякую ценность, всякое значение.
А потом, вздохнув, добавил:
— Вы и представить себе не можете, какую только чушь тогда ни публиковали, особенно в последние годы.
При мысли об этом Уайз смолк и впал в задумчивость. Он скрестил руки на животе, устремив взгляд в пространство. Анрик не решился прервать его размышления.
— Мне кажется, — произнес наконец Уайз, снова обращаясь к своему собеседнику, — что мы пока не смогли дать вам то, что вы искали, господин Пужолс...
— Что вы... Наоборот! Я столько всего узнал благодаря «Уолдену»...
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Но после того, что с вами случилось, было бы вполне естественно, если бы вы захотели найти ответы на более конкретные и более деликатные вопросы.
Услышав фразу «после того, что с вами случилось», Анрик вздрогнул. Было ясно, что Уайз все о нем знал.
— Какие именно? — осторожно спросил Анрик.
Старик не сводил с него своих больших черных глаз, которые, казалось, едва заметно улыбались.
— Ну... Вопросы о мире, который нас окружает. Вокруг творится много всего непонятного, вы не находите? Мы привыкли видеть вещи в одном свете, а они в один прекрасный день предстают в совершенно другом.
Анрик насторожился. Он с тревогой ждал продолжения, стараясь придумать, как бы выкрутиться, чтобы не скомпрометировать себя ни единым словом.
— Например, как пресса создает истину? Почему Социальная безопасность может быть причастна к терактам? Каким чудом ни в чем не повинный человек может вдруг оказаться в антизонах?
Уайз вытащил из кармана крохотные перламутровые четки, с которых свисал растрепанный помпон, и стал перебирать их.
— Возникает еще много вопросов, — продолжил он, — я привел вам первое, что пришло мне на ум. А если раздумывать над ними в одиночку, голова начинает идти кругом, не так ли?
«Главное — не поддаваться на провокацию», — думал Анрик.
— Да, — осторожно проронил он.
— Можно было бы задуматься, не сводятся ли все эти вопросы к одному-единственному. К вопросу, который можно было бы сформулировать так...
Большим пальцем руки Уайз подбросил вверх разлохмаченный помпон. Тот подскочил, словно крошечный бравый наездник.
— Что такое Глобалия?
Все тот же ироничный взгляд, все то же молчание между фразами. Паузы в разговоре заполняло гудение вентилятора, висевшего высоко под стальными потолочными перекрытиями. Все может быть. Кто поручится, что за этими горами бумаги не прячется целая толпа агентов Социальной безопасности, подслушивая каждое слово? Или разговор просто записывают на магнитофон? Или они на самом деле здесь одни?
— С тех пор как вы пришли к нам, вы ведь особенно интересовались историей?
— Да, это так.
— Вам не кажется, что это позволяет по-новому взглянуть на вещи?
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
— Но это же очевидно. В Глобалии все как будто движется без остановки и одновременно остается неподвижным. Есть только два измерения: настоящее, то есть реальная действительность, и виртуальный мир, где перемешались в одну кучу разные виды вымысла, будущее и то немногое, что еще осталось от прошлого.
— Да, можно сказать и так.
Анрик не знал, что ему делать. Он все больше и больше опасался, что его заманили в ловушку. Однако глаза Уайза излучали кротость и умиротворение, несмотря ни на что вселяя доверие.
— Изучая историю, — продолжал старик, — выясняешь одну очень простую истину: мир не всегда был таким, каким мы видим его сейчас.
Он надел очки в полукруглой оправе, и за толстыми стеклами глаза его сделались огромными. Казалось, они проникали прямо в душу к собеседнику, который тревожно вглядывался в них.
— А это значит, что мир еще может измениться до неузнаваемости.
Выдержав многозначительную паузу, Уайз поднялся, причем гораздо живее, чем можно было предположить по его старческой внешности.
— Пойдемте. Если вы не против, я покажу вам, как ориентироваться в библиотеке.
Они прошли по тому же коридору, который привел Анрика в кабинет Уайза, а потом повернули направо.
— Здесь начинается раздел «История». Только он один в три раза больше, чем вся библиотека в центре города, куда вы ходили раньше.
Уайз подробно объяснил, как устроен каталог и как искать книги по шифру.
— Не знаю, обратили ли вы внимание на одну странную вещь: в историческом разделе очень много информации о далеком прошлом. Но чем ближе к Глобалии, тем меньше становится письменных свидетельств.
Они подошли к отсеку с почти пустыми полками.
— Сегодня история Глобалии, можно сказать, каждый день пишется на экранах с помощью всевозможных репортажей, художественных и документальных фильмов. Одно изображение вытесняет другое, и никому больше не приходит в голову проанализировать их последовательность как единое целое. И уж тем более изложить свои наблюдения на бумаге.