Глобальное потепление
Шрифт:
Вот тут в дверном проеме и возник Юрка Рибер. Ринулся за ливановский столик с ухмылкой до ушей и с первым, безо всяких приветствий, вопросом в лоб:
— Ты какого… по мобиле материшься?!
— А пошел ты, — лениво бросил Ливанов, когда Рибер закончил излагать.
Юрка не обиделся. Он никогда не обижался и никуда не посылался, каких бы усилий к тому ни прилагали. Во всяком случае, Ливанов и не пытался. Черепаховый суп был хорош, а Юрка Рибер удачно создавал дополнительную
— Я уже обо всем договорился, — как ни в чем не бывало развивал Рибер. — У меня там дружбан в дайверском поселке, Колька Иванченко, ты его должен знать.
Ливанов кивнул. Он знал абсолютно всех знакомых знакомых, в том числе и в Банановой республике, а уж колек-иванченко тем более пачками. Хотя дайверов среди них, кажется, не было… Впрочем, никто ведь не рождается дайвером. И по призванию тоже не становится.
— Не от хорошей жизни, — кивнул Рибер, он гениально умел перехватывать мысли на их пути к вербализации, это экономило время. — Он раньше у них на корпункте был видеоинженером, поперли под сокращение. Да ты его по-любому помнишь, бухали вместе.
Ливанов опять кивнул, тут уж он точно ничего мог возразить, трудно найти в обитаемом мире кого-либо, с кем он ни разу не бухал. Официанточка уловила знакомое слово и подлила им с Рибером еще по пятьдесят.
— Тебе сколько лет, Юрка? — спросил он.
— Тридцать восемь. Нет, вру, тридцать девять уже. На той неделе праздновали, ты почему не пришел?
— А пошел ты… Взрослый ведь мужик, под сорок уже, а играешь в какие-то поиски сокровищ, пятнадцать человек на сундук мертвеца. Самому не стыдно?
— Мне? Смеешься, Дима, мне никогда не бывает стыдно. Иначе я бы стыдился коснуться края твоих, извини, штиблет… что у тебя там плавает, вкусно? — Юрка извернулся и подцепил кусок черепашьего мяса из ливановской тарелки. — Ничего так, закажи и мне тоже. В моем возрасте, на который ты деликатно намекнул, не мешало бы уже быть величиной и моральным авторитетом вроде тебя. Оставаться к сорока журналистом попросту стремно, это профессия для молодых, для мальчиков и девочек, которым нравится, чтобы их посылали. Но я стараюсь не обращать внимания, Дима. Подумай. Я тебе предлагаю стоящее дело.
— Стоящее дело среди лета — это Соловки, — благодушно сказал Ливанов. — Ты же знаешь, Юрка, летом я только там. Буду новую трилогию дописывать. Я тебе уже рассказывал? Эпическую, в стихах. Называется «Глобальное потепление».
Рибер ничуть не возбудился, и Ливанову это не понравилось: неужели плохо придумал, не цепляет, не вызывает интереса даже в узком кругу ограниченных людей, социологически верно представленных тут Юркой? Нет, не возбудился ни капельки, гнул свою идиотскую линию, как ни в чем не бывало:
— И заметь, я не пришел с ним ни к Лисицыну, ни к Солнцеву, ни к Герштейну. Я пришел к тебе, Дима. Потому что ты способен понять. Потому что тебе самому это надо.
— Да ну?
— Ты же закисаешь тут. Не может хороший писатель безвылазно сидеть в этой стране, оставаясь таковым. Читал я твою последнюю колонку в «Вестнике» — не обижайся, но это фигня.
— Вот и не читай фигни, — легко согласился Ливанов. — Ты единственный догадался, и за это я тебя люблю. Давай выпьем, что ли. Стоп, подожди.
Он полез в карман за искусственным интеллектом, пролистал: точно. На вчера надо было сдать очередную колонку в журнал «Главные люди страны». Этот дико элитарный глянцевый уродец выходил так редко, что Ливанов регулярно о нем забывал, а редактора там работали деликатные, напоминали о себе лишь в последний момент, вот сегодня наверняка звонили. И хрен с ними. Или все-таки чего-нибудь черкнуть? Про глобальное потепление.
— Будет здорово, — мечтательно сказал Рибер. — Даже если мы ничего не найдем. Я же понимаю, тебе пофиг. Для меня, для Кольки, для ребят — это шанс всю жизнь изменить, но тебе-то будет здорово и так, в любом случае. Дайверский поселок, погружения, культурный шельф… вставишь потом в эту свою, как ее, трилогию. Соглашайся. Никуда они не денутся, твои Соловки.
Принесли миску черепахового супа для Рибера и горячее Ливанову, пасту с пармезаном. Но есть как-то расхотелось. Захотелось поработать — тем более странно и противоестественно, что о нормальной работе речь не шла, не считать же таковой занюханные две-три тысячи знаков «Главлюдям», которые он ваял за десять минут левой задней ногой. За них и платили по таксе средней паршивости, так, один престиж. Вон Юрке с его авантюрой ливановский престиж уж точно до лампочки, тут все прозрачно, как повсюду в этой стране. Не пошел он, понимаешь, к Герштейну или к Солнцеву, обхохочешься.
— Вкусно, — сообщил Рибер, налегая на черепашатину. — Спасибо, Дим. Одно удовольствие питаться за твой счет, жаль, что редко получается.
— Держи, тоже тебе, — Ливанов подвинул к нему тарелку с пастой. — Скажи, Юрка, а если б я просто дал вам бабла? Профинансировал вашу мурню по полной программе, а сам никуда бы не ехал. Ты как, взял бы?
— Взял бы, не вопрос. Но, во-первых, ты не дашь. Просто так ты никому и ничего не даешь, все знают, хотя ты и пытаешься скрыть. А во-вторых, оно все-таки было бы неправильно, Дима. Тебе это нужно самому. Может быть, даже больше, чем мне или Кольке.
Ливанов поднялся. Положил на стол крупную купюру, не дожидаясь счета: тоже часть ритуала, за которую его повсеместно обожали официантки. Снова послал кого-то по мобилке и кивнул на прощание жующему Риберу:
— Я пока еще как-то разбираюсь, что именно мне нужно. Лучше многих в этой стране. Смешной ты, Юрка, за это я тебя и люблю.
Поднял раскрытую ладонь и ушел раньше, чем тот успел прожевать и ответить.
Что презентовали, Ливанов так и не понял. Как он здесь вообще оказался, впрочем, еще помнилось: привел Герштейн. А вот где и каким образом они пересеклись с Герштейном…