Глориана
Шрифт:
Жестокий и беспощадный человек, крутой и скорый на расправу, — но, говорят, только такие могут служить в этой дьяволовой заднице, Ирландии.
Забытой Богом стране.
Такова Ирландия.
Однако и Англия была не намного лучше, мой лорд постоянно добивался власти, он вознамерился быть и конем, и возничим английской судьбы. В Кадисе он отрастил бороду, я говорила? Каждый мужчина когда-нибудь это делает, потом одни сбривают, другие оставляют, кто предпочитает усы, а кто, как Робин, — бородку клинышком. Однако всегда это означает возмужание, стремление к силе, к положению,
Борода заступом, рыжая, как у лиса. Я ее ненавидела.
А еще больше я ненавидела и еще больше боялась его растущую жажду ссор. У меня были серьезные причины опасаться многого другого: народной любви к нему, его враждебности к лорду-адмиралу Говарду, которого он публично обвинял в провале Кадисской экспедиции, разногласий, которые он вносил в совет, его давней ненависти к Берли и Роберту, которые всегда были для него писаришкоми», мужчинами, лишенными мужских качеств, евнухами, проклятьем всякого мужественного воина. Однако все мои страхи коренились в его любви к войне, которой он жаждал все сильнее, чтобы восстановить ореол героизма и вернуть утраченное в Кадисе доверие. Я видела, что его влечет к предначертанному крушению, видела письмена на стене, хотя и не могла разобрать дату. И когда это случилось, оно, как все худшие крушения в жизни, случилось неожиданно.
Мы собрались отпраздновать добрую весть, я и горстка моих тайных советников, — нам сообщили о смерти моего старого друга и врага Филиппа Испанского. Человек, который когда-то любил и желал меня, предлагал руку, потом ненавидел и преследовал даже в моем собственном королевстве, отошел в мир иной. Я говорю добрую весть» не из злорадства, смерть пришла к нему желанным избавлением от чудовищных телесных мук. Черви, что завелись в голове ирландского бунтовщика после смерти, владели Филиппом при жизни — три месяца он, оставаясь в сознании, гнил заживо, пожираемый червями, которые копошились в его открытых зловонных ранах, жутких гниющих язвах, которые он не позволял врачам промывать, считая их Божьей карой за грехи своей плоти.
Мы глядели друг на друга, Берли и Роберт, мой лорд, кузен Говард и новичок в совете, молодой Ноллис, недавно заступивший на место отца. Он был еще совсем юный и нежный, этот Вильям, едва за двадцать — тот возраст, когда считаешь себя бессмертным, — и явно мой лорд, и даже маленький умница Роберт ощущали себя такими же. Однако кузен Говард давно достиг средних лет, и его суровые, пронзительные глаза, которые сейчас пристально следили за моим лордом, видели смерть и знали — она придет.
А Берли — о, как больно было на него смотреть! Скрюченный подагрой, страдающий одышкой, каждое слово дается ему с трудом — сколько он еще протянет, долго ли будет помогать мне так, как умеет он один? Ведь ум его по-прежнему остер, чутье — верно, хватка — тверда.
Кузен Говард нарушил молчание, и я поняла — он вспоминал Армаду, когда во главе английского флота вел собственную войну против короля Испанского.
— Упокой Господи его душу, — мрачно сказал Говард, — и избави нас от такого конца.
— Аминь! — подхватила я. — Благодарение Богу, теперь он покоится в мире!
— Очень может быть, мадам, мир осенит и нас, — просипел Берли. — Его сын, молодой Филипп, не унаследовал отцовского нрава, он не будет искать
— Ха! — Мой лорд громко рассмеялся прямо в лицо старику. — Значит, сэр, самое время ее ему навязать!
Роберт отцовским жестом задумчиво свел пальцы и прошептал:
— Блаженны миротворцы…
Мой лорд снова вспылил.
— Чтоб вам провалиться, миролюбцы трусливые! — с жаром вскричал он. — Разве вы не видите, что лишь война доставит нам почетный мир и что единственный почет, который может сыскать мужчина, достигается на войне! Сейчас мы можем разнести их в клочья, размолоть их мясо, растереть их кости в муку, чтобы псам войны не осталось на поживу ничего, кроме вражеских ладоней! А для Ее Величества, — поспешно добавил он, почти не удостоив меня взглядом, — будут сожженные галионы, захваченные города и сокровища, честь и слава!
Столько же, сколько после Кадиса и других ваших авантюр!» — желчно подумала я. Он словно прочел мои мысли — вскинул голову и гневно посмотрел на меня.
— И все ради вас. Ваше Величество, все, все ради вас!
Берли устало покачал головой. Он подвинул вперед маленькую книжку, которую держал под рукой, и дрожащим пальцем указал на пятьдесят пятый [11] псалом: Кровожадные и коварные не доживут и до половины дней своих».
Лицо моего лорда почернело от возмущения.
11
В русской и английской Библии нумерация псалмов несколько отличается. У нас это пятьдесят четвертый псалом.
— Клянусь ранами Божьими, сэр, мне не возражают! — Он схватился за шпагу.
Как, угрожать Берли? Больному старику? Я в испуге схватила его за руку — не то бы он вскочил.
О чем он думает? Я с ужасом видела, что не он один держится за эфес — кузен Говард тоже привстал. Я мотнула головой, он плюхнулся в кресло, но глаза его, суровые и пронзительные, следили за моим лордом, как за ядовитой гадиной. У меня голова пошла кругом.
— Ладно, милорды, — пролепетала я, — оставим этот разговор. Как насчет Ирландии? Депеши день ото дня все мрачнее. Бунтовщики копят силы, я боюсь мятежа — как его избежать?
— Его не избежать, — мрачно сказал Говард. — Ирландия — это бродильный чан, нам никогда не удавалось ее усмирить! Единственный выход — послать туда войско, возглавляемое крупным военачальником, чтобы объединить тамошних наших людей, которые действуют каждый на свой страх и риск и не способны сдержать восстание.
Ирландия всегда воюет… никогда не замиряется… послать войско… если не справится, послать другое… вечная история с Ирландией…
Сердце мое упало, желудок свело — обычная свистопляска.
Люди и деньги!
Всегда их мало!
Всегда!
Я ухватилась за мыс корсета, с силой вдавила его в живот, чтоб унять расходившееся нутро.
Потом подождала и заговорила уже спокойно:
— Кто будет этим видным военачальником?
Ноллис, молодой Ноллис, белокурый в мать и ничуть не похожий на моего старого кузена, впервые подал голос:
— Это должен быть знатный вельможа, дражайшая миледи, наделенный Вашим Величеством полной властью, чтобы не только подавить бунтовщиков, но и увлечь за собой честных людей.