Глотайте хирурга (Приключения в микромире. Том VI)
Шрифт:
— Большие преимущества, очень большие… — перебила брюшнотифозная палочка.
— Конечно, большие, — угодливо поспешил согласиться вибрион. — И ваше главное преимущество в том, что вы, кроме кишечника, умеете пробираться и в кровь человека, и в мочу, и в печень, и в желчь, даже в костный мозг, не говоря о том, что вас можно встретить и во рту больного — на зубах… Не правда ли?
Брюшнотифозная палочка захлебнулась от восторга:
— Д-да-да!..
— Все-таки, главные источники заражения, — клонил к своему вибрион, — остаются
— Извините, гражданин вибрион, — капризно прервала брюшнотифозная палочка, — вы забываете, что я могу заражать еще через мочу и слюну!..
— Нет, нет… — залепетал вибрион, пугаясь, что достигнутое согласие вдруг нарушится, — я это имел в виду… Как же. Имел! Только я хотел упомянуть об этом после! Ведь это же второстепенные ваши пути распространения…
Пользуясь своей обаятельностью и красноречием, вибрион, в короткое время, уговорил собеседников на образование тройственного союза в целях истребления человеческого рода. И они даже решили скрепить свой союз наименованием: «Лига водных инфекций».
Но в конце соглашение чуть-чуть не сорвалось: брюшнотифозная палочка не могла проявить себя во всей своей силе с началом теплых дней, как того хотели вибрион и дизентерийная палочка; она больше любила осеннее и зимнее время, чего как раз недолюбливали первые. Но холерный вибрион и тут уладил дело. Согласились на том, что в теплое и жаркое время года будут действовать вибрион и дизентерийная палочка, а затем, когда их деятельность ослабнет, с наступлением холодов начнет проявлять себя вовсю брюшнотифозная палочка. На том и ударили по рукам.
А на собрании ораторствовала проснувшаяся спирилла:
— Итак, граждане, последнее слово остается за мной… Насколько я помню, говорил здесь вибрион, много говорил — все уши прожужжал, говорила туберкулезная палочка, говорила сифилитическая спирохета… Будто слышала я, как бормотали что-то дизентерийная и брюшнотифозная палочки… Но все, что здесь говорилось и бормоталось, для меня недостаточно губительно… По крайней мере, для того, чтобы кому-нибудь из вас быть председателем… А время уже позднее… И я даже, кажется, успела задремать под вашу однообразную музыку…
— Вы даже всхрапнули, тетенька, изрядно, — пояснил холерный вибрион.
— Ну, положим, не всхрапнула… — возразила спирилла, — впрочем, не в этом дело… Председателем собрания все-таки буду я… Так я решила. Кто против, прошу высказаться!
Высказываться никто не пожелал, и быть бы спирилле председателем, если бы не случилось следующего:
Бурно рассекая воду, увлекая в водяной круговорот всех малорослых и даже великорослых участников съезда, извне под микроскоп ввалилось какое-то существо…
Кто это был — никто не знал.
И, главное, никто не мог определить, что это была за личность — так умело напустила она в глаза всем туману, — какую форму она имела, и чем, собственно, была так замечательна, что вела себя столь развязно и даже, пожалуй, неприлично.
Прежде всего «оно» (ввалившееся под микроскоп существо), конечно, отдавило хвост беспокойному вибриону; тот даже не успел взвизгнуть в виде протеста… Затем, верчением своего собственного тела, оно, как уже было замечено, образовало круговорот, в который втянулись многие участники съезда. С некоторыми вследствие этого случилась неприятная история. Так, у дизентерийной палочки, не обладавшей особенно большими размерами, закружилась голова от чересчур быстрого вращения и произошло нечто вроде морской болезни.
Но все в мире движется вперед, следовательно, все проходит, меняется и успокаивается. Улеглась и вода под микроскопом, успокоилось и собрание; и хотя дрожь перед таинственным существом продолжала трясти некоторых, — спирилла, которой досталось меньше всего, чтобы не потерять окончательно авторитета, сумела выдавить из себя пару-другую слов:
— Кто вы, милостивый государь?
Милостивый государь сделал попытку повторить волнение воды, волчком закрутясь на месте, но этот номер у него уже не прошел, так как участники съезда плотным кольцом сгрудились вокруг него, чем не позволили производить дальнейшие эксперименты над своими телами.
И существу осталась одно — заговорить. Он, к немалому удивлению всех, так и сделал, причем речь повел с самого начала довольно странную:
— Кто я?.. Меня никто не знает! Я — никто! Меня еще нет! Нет, по крайней мере для человечества… Вы-то, наверняка, догадываетесь, видя мою необъятную мощь и силу, что я вам не пара, что я вызываю самую свирепую из всех свирепых болезней, и в этом смысле стою далеко впереди вас.
— Хи-хи-хи-хи! — раздался вдруг звонкий, ядовитый смешок, который, как вы уже догадались, принадлежал холерному вибриону.
— Хи-хи-хи!.. Да это наш старый друг, сыпнячок! Смотрите, как он ловко пускает в глаза пыль… Подумаешь бог весть что!..
— Позвольте, — оскорбленным тоном прервал жизнерадостность вибриона тот, которого назвали сыпнячком, — что это за фамильярность? Прежде всего — какой я вам друг, да еще старый? А затем — что такое: сыпнячок? Правда, я возбудитель сыпного тифа, но это не дает никому права назвать меня «сыпнячком»! Людьми я еще не открыт, поэтому имени не имею, о чем, конечно, не жалею; наоборот, — в этом моя гордость!
— Позвольте, уважаемый товарищ, — решилась вставить свое слово спирилла, — ввиду того, что мы с вами орудовали всегда рядом, по одним и тем же странам, как Россия, Галиция, Венгрия, Испания и Ирландия…
— К чему это вы? — возразил надменным тоном возбудитель сыпного тифа; — не хотите ли вы сказать, что вы мне сродни?
— Да, да! Именно это я имела ввиду, — невозмутимо продолжала спирилла. — Конечно, я не настаиваю на том, что у нас папаша и мамаша были общие, но мы ведем себя почти как два близнеца.