Глотайте хирурга (Приключения в микромире. Том VI)
Шрифт:
— Гм! — промычал неопределенно возбудитель сыпного тифа.
— В самом деле, — продолжала спирилла, — мы имеем распространение в одних и тех же странах, мы царствуем одинаково в зимние и весенние месяцы, мы поражаем, главным образом, некультурные страны и некультурных людей.
— Ну! — перебил возмущенный возбудитель сыпного тифа. — Против этого я должен возразить самым энергичным образом!.. Скажите, уважаемая спирилла: Францию вы считаете тоже некультурной страной? А?
— И не думаю, — спокойно ответствовала спирилла.
— Ага, — злорадно подхватил возбудитель сыпного тифа: — так позвольте
— Скажу, — ответила спирилла, — что эти исключения лишний раз подтверждают правило. Правило все-таки остается правилом: сыпной тиф, возбудителем которого являетесь вы, и возвратный, который вызываю я, все-таки — болезни некультурных стран…
— А Франция!? — не унимался возбудитель сыпного тифа.
— Невежливо, милостивый государь, перебивать чужую речь, — отвечала уже вполне овладевшая собой спирилла, — я дала вам понять, что сыпной тиф во Франции — явление чисто случайное… Что же вам еще?..
— Итак, я продолжаю далее: мы поражаем некультурные страны, мы селимся в беднейших городских кварталах и деревнях, мы свирепствуем там, где царствует бедность, теснота, скученность, грязь, а главное вшивость… Вот наша главная и наиболее важная общая черта — мы попадаем в кровь человека через вошь. Так?
— Ну-ну, что вы этим хотите сказать? — тихо и скромно отвечал сбитый с толку противник.
— Этим я хочу сказать, — отвечала спирилла, — что вам не приходится особенно высоко поднимать носа…
— Я и не поднимаю. А теперь позвольте немного сказать и мне… — уже совсем скромно начал возбудитель сыпного тифа. — Конечно, у нас с гражданкой спириллой много, очень много общего, но есть и кое-какие различия, которые, смею думать, дают мне известный перевес над нею.
— Начну с того, что разве можно, скажем, сравнивать границы наших распространений?! Всегда это было и всегда будет, что сыпной тиф в 3 раза больше поражал людей, чем возвратный. Не так ли?
Собрание молчало, и даже спирилла не могла ничего ответить.
— Это — первое, — более бодро и уверенно продолжал возбудитель сыпного тифа.
— Второе: — ответьте, кто дает большую смертность, я или уважаемая спирилла? Конечно, я! На это тоже никто не будет возражать?
— И — третье, — почти торжественно закончил он, — это — то, что я еще не открыт, меня никто не знает.
Последняя отповедь произвела на публику такое впечатление, что уже через несколько минут возбудитель сыпного тифа сидел на председательском месте и вел собрание… Какие вопросы на нем поднимались? Чем оно кончилось?
А вот что: единогласно порешили соединенными силами сделать набег на многострадальную землю, и так как самое слабое сопротивление эпидемиям могла оказать Россия, ввиду общей разрухи, царящей там, порешили главный свой удар направить на нее.
Товарищи, дело серьезное! Следует призадуматься. Следует сорганизоваться и пойти общим фронтом, дружным и могучим союзом против этого врага — эпидемий.
Нашим оружием против них будет знание. Чем больше мы будем знать о «невидимом мире», тем легче будет для нас борьба, тем скорее мы займем место в ряду культурных стран; а с нашим строем это очень возможно и легко.
1923 г.
Н. Копылов
НЕВИДИМКИ
Вот как это было…
Стояло раннее весеннее утро. Из риги вышел работник, потянулся и так сладко зевнул, что у «старшины» Ивана Андреича сразу же явилось неодолимое желание последовать его примеру. Запустив руку за пазуху, он поскреб там и только что раскрыл рот для зевка, как во двор вошел пастух Сережка, держа в руках полученный им на день ломоть хлеба. Ни на кого в частности не глядя, Сережка равнодушно протянул:
— А начесь в болото змей упал. За Яфанами озимями… — для вящей убедительности добавил: — Вот!
— А начесь в болото змей упал…
— Какой змей, чего плетешь? — резко оборвал Сережку старик Илюшка, ночной сторож, а Иван Андреич, перестав созерцать скворешницу и выпростав руку из-за пазухи, воззрился на левый, закрытый бельмом глаз Сережки.
— А змей! — не глядя ни на кого, ответил Сережка. — Все робята видели… кра-асный с хваа-стом! Прямо в озимя дяди Яфана упал… Ванька Яфанин напужался, с ночного убег… Пра!..
На крыльцо вышел квартирант Ивана Андреича, приезжий из Москвы лектор по естествознанию Егор Иванович Муромцев, и, закинув за плечи затейно расшитое полотенце, собрался умываться пред чугунным пузатым умывальником, висевшим у крыльца; Муромцев через очки вскинул глаза на пастуха, и испуганный Сережка, косо глядя на важного «товарища», сразу же перевел разговор на деловую почву:
— Тялушку, дядя Илья, встрявай за тыном… не доходя… — И надев шапку, пастух пошел со двора.
По селу заходил глухой слух о падучем змее, но заходил лениво, ибо более важные интересы занимали умы местных граждан: у дяди Кондрата телка издохла, у дяди Анфима ветеринар мерина прирезать велел; на сходке толковали «о земельной банке», о ссудах и кооперации.
Интересы дня не выделялись из обычного, и слух о змее вызвал лишь несколько мимолетных насмешек по адресу баб и ребят.
Дни стояли все это время чудесные, теплые; вечер был на редкость тихий, полный пьяного дыхания спеющих хлебов, весь в золотистой дымке заходящего солнца, замирающий в теплоте слабых, почти бледных тонов бедных окрестностей. Лишь спеющая рожь желтела на солнце, как расплавленное золото.
— Вот благодать-то стоит, — сказал Иван Андреич, когда после купания трое — он, приезжий лектор и учитель — уселись в этот вечер у изгороди старого сельского кладбища над рекой.