Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой
Шрифт:
В Тулоне дело двигалось своим чередом, но крайне медленно. Я уверен, что молодые люди, еще не ходившие в школу, когда был изобретен батискаф, не раз сожалели, что пренебрегли помощью и сотрудничеством такого выдающегося ученого, как профессор Пикар.
Я не вижу нужды продолжать дальше полемику, мне только хотелось выявить истину. «Наука без совести — яд для души», — писал еще Рабле.
Первые погружения «Триеста»
1 августа 1953 года, в день швейцарского национального праздника, «Триест» был спущен на воду. Нам не хотелось устраивать пышной церемонии, какой обычно обставляют в Кастелламмаре спуск корабля со стапелей. Но несомненно, для всех рабочих судоверфи, трудившихся с нами день за днем на протяжении
Через день — новое погружение, на сей раз уже на рейде. Все было как в первый раз, только глубина увеличилась в два раза. Проведя несколько минут на дне, где не оказалось ничего интересного, кроме кучи ржавых цепей и старых якорей, мы поднялись на поверхность. На берегу нас ждала стайка журналистов, потихоньку проведенных рабочими верфи. Они забросали нас вопросами: как выглядит морское дно? Что мы там видели? Есть ли светящиеся рыбы? Мы ответили, что заметили одну-единственную старую раковину. Это не помешало нам наутро, раскрыв газету, узнать, что, оказывается, мы наблюдали «мириады чудесных раковин и фосфоресцирующих рыб» — это на шестнадцатиметровой глубине в порту Кастелламмаре среди бела дня! Вот они, плоды информации. «Слава растет изустно», как говорил Вергилий.
Перед настоящим погружением в открытом море надо было произвести генеральную репетицию в бухте Кастелламмаре, причем с буксировкой. То же суденышко доставило нас затем к островам Капри и Понца, где 14 августа мы погрузились на сорокаметровую глубину. Для отработки маневра батискаф опустился на дно. На сей раз мы хотя и не видели фосфоресцирующих рыб, зато побывали в дивном морском саду; легкое течение пронесло нас сотню метров, мимо иллюминатора проплыла большая морская анемона.
Разыгравшаяся непогода на десять дней задержала нас в бухте. Только 25 августа мы смогли выйти из Кастелламмаре в сторону Капри. За ночь мы вышли к южному берегу острова и ранним утром 26 августа приступили к операции.
Как и во всех предыдущих случаях, в кабине нас было двое — отец и я. Другим океанавтам мы сможем доверить аппарат только после серии серьезных испытаний, только убедившись в полной его надежности. Вот и на этот раз, едва батискаф скрылся под водой, как обнаружилось, что из одного балластного бункера просыпалась дробь, и через несколько минут «Триест» вновь колыхался на поверхности. Сработала система защиты: если выключался ток в обмотке электромагнита, батискаф автоматически поднимался. Эта короткая встряска тем не менее позволила журналисту, находившемуся на борту корвета сопровождения, сообщить в свою редакцию о погружении «Триеста» на 1000 метров и последующем благополучном возвращении; далее он живописал «впечатления»… Бедняге так хотелось первому сообщить всем радостную весть.
Надо было сбрасывать остаток балласта, грузить батискаф на палубу или принять другое решение. Все дружно советовали нам возвратиться в Кастелламмаре, слить бензин, исправить обмотку электромагнита и вновь начать погружение. Но погода ухудшалась, сезон кончался, а наша будущая программа не позволяла бессмысленных задержек. Бессмысленных? Да, потому что была возможность поступить иначе: закрыть балластные отверстия поврежденного бункера и погружаться, маневрируя одним только кормовым бункером; это уменьшало остойчивость, но вполне позволяло опуститься на 1000 метров. В случае крайней необходимости мы могли вообще сбросить весь бункер с балластом. Риска, таким образом, не было.
Во второй половине дня решение созрело окончательно.
С технической точки зрения эксперимент вышел очень интересным, с океанографической, наверное, тоже: нам довелось не только увидеть морское дно на глубине, где до нас еще никто не был, но заглянуть даже в «подвал», что было уж совсем неожиданно! Вот как все произошло.
В тот день «Триест» коснулся дна при необычных обстоятельствах. Началось с того, что еще на поверхности мы потеряли гайдроп — цепь, которая своим 350-килограммовым весом должна была заметно смягчить посадку. Море в этом месте оказалось мельче, чем значилось на карте, а дно куда менее жестким. Денег на эхолот — чудесный прибор, предупреждающий метров за 200 о близости дна и позволяющий заблаговременно сбрасывать груз для мягкой посадки даже без гайдропа, — у нас не было. В результате мы заметили дно в самый последний момент и не сумели самортизировать посадку. Батискаф примерно на полтора метра вошел в донные отложения, сыгравшие роль естественного амортизатора, толчка мы даже не почувствовали. Но иллюминаторы сплошь залепило песком, вернее, липким илом, принявшим нас в свои объятия. Никакой трагедии — достаточно было сбросить часть балласта и подняться на поверхность. Так мы и поступили, предварительно сделав предусмотренные замеры. Двадцать минут спустя «Триест» вновь колыхался на лазурной глади Средиземного моря.
Мы были удовлетворены первой серией погружений. Конечно, об океанографических открытиях говорить еще было рано. Пока что речь шла о том, чтобы освоить батискаф. Надо было совершить еще одно погружение где-нибудь подальше; я был убежден, что теперь любая точка Средиземноморья по плечу «Триесту».
«Триест» на несколько недель поставили в сухой док, тщательно проверили все узлы, отремонтировали кое-что из оборудования. 25 сентября 1953 года наша эскадра вновь вышла в море: за буксиром послушно тащился батискаф, замыкал строй вспомогательный катер. По дороге мы встретили итальянский корвет «Фениче», он возвращался в Неаполь, а утром должен был подойти к месту погружения.
Ночь прошла беспокойно, ветер крепчал, волны с силой толкались в борт «Триеста». Но батискаф вел себя прекрасно. На заре мы столпились на баке буксира «Теначе», грустно глядя вниз: между нами и «Триестом» метались пенистые буруны. Видимо, сегодня не судьба. Придется отложить запланированное погружение на глубину 3 тысячи метров в Тирренском море. Для очистки совести мы с инженером Сальвио спустили на море резиновую лодку, и я в 33 акробатическом прыжке перескочил с нее на палубу батискафа. Все здесь в порядке, но как быть? Никому из нас еще не доводилось маневрировать при таком волнении. Но ведь метрах в десяти — двадцати под нами море спокойно и безмятежно!
Разве мог тогда кто-нибудь подумать, что через несколько лет после четырех дней буксировки мы без колебаний начнем погружение в 400 километрах от ближайшего берега при высоте волн 6–8 метров, — настолько мы были уверены в прочности «Триеста».
Но в тот день риск показался нам слишком велик, решено было переждать непогоду в крохотном порту острова Понцы, в двадцати милях отсюда. 29 сентября после полудня мы с инженером Траетта вышли на рейд Понцы взглянуть, можно ли планировать испытание на завтра.
А на следующий день, 30 сентября, «Триест» установил, по выражению прессы, «мировой рекорд погружения»: мы с отцом опустились на 3150 метров.
Напомню, что незадолго до этого французы наконец спустили на воду батискаф ФНРС-3; пробные испытания он прошел в Тулоне (750, 1500 и 2100 метров). Опыты показали, что наша старая гондола отменно выдерживает давление средних глубин, а новый поплавок безотказно поднимает на поверхность. Но экипаж ФНРС-3 преследовали бесчисленные технические неполадки, не было у них и хорошего эхолота. В результате они решили не приближаться вплотную ко дну. Мы же на сей раз решили снова достичь дна. Была выбрана широкая равнина на глубине чуть больше трех тысяч метров; замеры показывали, что там не было скальных выступов, о которые мог удариться батискаф.