Глубина. Трилогия
Шрифт:
Пять секунд, отпущенных мной врагам, истекают, и улица пуста. Лишь полыхает мой дом и стоят рядом те, кто поджег его…
– Лишь в глубине ты – бог, – говорит Человек Без Лица. Он не угрожает, он напоминает…
– Разве? – Я подхожу к ним ближе. – Рейд, сейчас компьютеры налоговой полиции узнают, что ты присвоил пару миллионов… Урман! Вся информация «Аль-Кабара» – в свободном доступе! Вилли! «Лабиринт» – мертв! Уровни стерты, карты утрачены, монстры разбежались! Дима! Твои отпечатки
Даю им пару секунд, чтобы осмыслить, и добавляю:
– Минута… и станет так!
Не знаю, возможно ли это. Я не знаю своих сил. Даже не знаю, откуда они появились.
Но они верят.
– Чего ты хочешь, дайвер? – кричит Урман. Рейд отталкивает его, ревет:
– Условия!
Может быть, я немножко угадал с налогами?
– Вы прекращаете охоту.
Перед ними – чудо. Но им есть что терять.
Урман и Гильермо переглядываются, директор «Аль-Кабара» кивает.
– Мы снимаем свои обвинения, Джордан, – говорит Вилли. – Не стоит… привлекать «Интерпол».
Он едва уловимо кивает мне. Значит, пугали?
Ложь. Везде – ложь.
Краем глаза я вижу, как по улице приближаются люди. Простые граждане Диптауна, теперь, когда оцепление повержено, они могут удовлетворить любопытство.
Пускай смотрят.
Джордан берет Дибенко за плечо, слегка встряхивает:
– Вы слышали? Операция прекращена! Все! Отключайте свои системы!
Значит, здание замораживал Дмитрий? У полиции силенок не хватило?
Человек Без Лица отмахивается от комиссара. Он смотрит лишь на меня. Ему, единственному, наплевать на мои угрозы.
Не потому, что он не верит в них, и не потому, что готов потягаться с американским правосудием, насквозь пронизанным компьютерными технологиями.
Он не готов отказаться от чуда. Как-никак мы земляки. Обоим высшая идея вывихнула мозги – пусть и в разные стороны. С туманной маски доносится шепот:
– Ты предаешь весь мир…
– Я его реабилитирую.
– Ты не хочешь делиться, дайвер. Ты получил свою награду… и предал нас. Ладно. Не забудь забрать Медаль. Будет чем оправдываться.
Я вспоминаю склад, коробки с софтом, стол, на котором осталась Медаль Вседозволенности.
Тянусь – сквозь расстояние, которого больше нет. И тяжелый жетон ложится в мою ладонь.
Секунду я разглядываю его. Белый фон и радужный шарик. Паутина сети, окруженная невинностью и чистотой.
– Это твое, – говорю я и бросаю медаль Человеку Без Лица. Жетон касается черной ткани плаща и прилипает. Красиво… – Я этого не заработал. А ты… ты создал глубину. И не повторяй, что не мог это сделать. Смог. Сам. Спасибо. Но не думай, что мы тебе чем-то обязаны. Этот мир будет жить, будет падать и учиться вставать. Он не заставит говорить того, кто хочет молчать. Не заткнет рот тому, кто хочет говорить. И может быть, станет лучше…
Я поворачиваюсь
Дибенко так и не отключил программы, сковавшие здание алмазной коркой. Но я не собираюсь его о чем-то просить. Дергаю дверь и вхожу в подъезд, сияющий, словно пещера чудес Аладдина.
Вот только за моей спиной иллюминация гаснет, сходит на нет. Я рву чужую программу, отвоевывая у нее шаг за шагом.
Поднимаюсь. Всего лишь две с половиной сотни ступенек.
За каждой дверью – шорохи и шум. Мой нарисованный мирок оживает, когда я прохожу мимо. Вслед несутся обрывки музыки и невнятный шум разговоров, звон бьющегося стекла и ритмичный стук молотка, шлепанье босых ног и визг дрели.
Даже не вспомнить сейчас, когда и что я программировал, окружая себя несуществующими соседями. Странный я тип. Как и все люди…
Я знаю, что в силах удалить всю заморозку сразу, одним усилием. Но не делаю этого. Пусть будет путь вверх медленным, шаг за шагом. Сметая со стен фальшивый блеск, пробуждая жизнь в пустых квартирах. Никогда больше я не войду в этот дом.
Хныканье ребенка и гул неисправного крана, лай собаки и звяканье бокалов. Мне нечего запоминать и не о чем грустить. Это были мои костыли, но я научился ходить сам.
Последний изгиб лестницы, останавливаюсь на миг перед дверью, сложенной из алмазных зерен. В каждой песчинке – мое крошечное лицо. Одно из многих лиц, которые я надевал в глубине.
Дышу на дверь – алмазы тускнеют, меркнут, превращаясь в льдинки, стекая каплями воды. Поплачь за меня, глубина. Мне не о чем плакать.
Вхожу – и сразу же вижу, что в квартире ничего не изменилось. Здесь программа Дибенко власти не имела.
Неудачник и Вика стоят у окна, глядя на улицу.
Подхожу – Вика молча берет меня за руку, и мы смотрим на Диптаун втроем.
Улица забита народом. Густая, слитая толпа. Чуть дальше по сторонам замерли машины «Дип-проводника», а люди все подходят и подходят, чтобы замереть, глядя на дом.
И лишь под самым окном люди расступаются. Там круг пустоты, окружающий Человека Без Лица. Он тоже смотрит вверх, словно в силах увидеть нас. Мне даже хочется верить, что он видит.
– Он вовсе не злой, – говорю я Неудачнику. – Он просто нетерпеливый.
– Я никого не обвиняю, – соглашается Неудачник.
– Тогда уходи, – прошу я. – Самое время.
110
Он очень долго смотрит на меня, тот, кто пришел в глубину в обличье Неудачника. Словно хочет рассмотреть мое настоящее лицо, понять, что я чувствую сейчас.
– Ты обижен? – спрашивает он наконец.
– Нет. Расстроен, но это совсем другое.
– Я боялся, что ты обидишься. Ведь я разбил твою мечту.
– Какую?