Глубокая разведка
Шрифт:
Музыка неожиданно обрывается на тревожном высоком аккорде. Клета застывает, вытянувшись в струнку и подняв руки над головой. А Дела падает на колени позади сестры, обхватывает ее бедра и талию руками и прижимается щекой к ягодицам. Примерно в таких же позах застывают и фигуры на столе.
Мы вздыхаем и начинаем потихоньку приходить в себя. Но через минуту вновь звучит музыка. На сей раз она в несколько замедленном ритме. Но мелодия какая-то более ласковая. Я бы сказал: более эротическая. Фигуры на столе оживают и начинают ласкать друг друга. Играть в эротические игры, можно так это назвать. Я с опасением
А на стол я стараюсь не смотреть. Там такое творится! Правда до прямых актов дело еще не доходит, но если смотреть на эти игры достаточно долго, то… Впрочем… А ведь то, что проделывают эти актеры, трудно назвать иначе чем искусством. Я вспоминаю, что рассказывала мне Кора Ляпатч. Как она училась, тренировалась и готовилась стать звездой сексуального театра. Что ж, в каждой Фазе свое искусство. Теперь я уже по-другому смотрю на действо, разыгрываемое на столе, и нахожу его действительно прекрасным и захватывающим. Но совсем иначе воспринимают это зрелище наши новые товарищи.
Петр отвернулся от стола и возобновил разговор с оре Даглин. Сергей последовал его примеру, и теперь он внимательно слушает Делу. А вот Дмитрий только делает вид, что занят разговором. Он весь там, на столе. Время от времени он делает глотательные движения и облизывается. Едва он отводит взгляд от стола, как на глаза ему попадаются Дела или Клета. Их вид никак не способствует восстановлению его душевного равновесия. Если Клета надела халатик в рукава и слегка запахнула его внизу, оставив открытыми только груди, то Дела лишь накинула халатик на плечи и сидит почти в том же виде, в каком только что танцевала. Она закинула ногу на ногу и покачивает лапкой, обтянутой сетчатым гольфом в опасной близости от Дмитрия.
Ора Кинбрус бросает взгляд на один из сосудов, где, как я заметил, окраска меняется в каком-то определенном порядке. Сейчас внизу жидкость зеленая, а вверху слой начинает синеть.
— Время уже позднее, — говорит ора Кинбрус. — Пойдемте, я провожу вас в ваши комнаты, где вы отдохнете и будете жить, пока остаетесь у нас.
Мы соглашаемся, встаем и идем за ней. По широкому коридору, плавно забирающему влево то с одной стороны, то с другой, попадаются полукруглые проемы, занавешенные желтыми или розовыми занавесями. В одну из комнат ора Кинбрус поселяет Вира, рядом располагается Петр. Чуть дальше она определяет Сергея с Дмитрием. Затем она спрашивает нас:
— Вы как предпочитаете: парами или отдельно?
— Парами, — отвечает за всех Лена.
Ора Кинбрус кивает и определяет нам комнаты. Мы с Леной откидываем занавеску, заслоняющую вход и останавливаемся на пороге. При нашем появлении куполообразный потолок начинает мягко светиться. Но это не тот розовато-желтый свет, к которому мы уже успели привыкнуть. Здесь преобладает нежно-сиреневый оттенок. При этом освещении мы осматриваемся.
Центральную часть занимает большое ложе овальной формы. Оно невысокое, чуть выше колен. Выстлано оно мягкой голубой тканью, вроде бархата. У стен — еще два ложа, поменьше. Но на них свободно может спать взрослый человек. Еще в комнате два дивана, небольшие столики и два стенных шкафчика.
— А что, друг мой, — говорит Лена, оценив обстановку, — здесь не так уж и плохо.
— Даже очень
— Ты собираешься спать одетым?
— Отнюдь. Я имею в виду завтрашний день. Не ходить же здесь в камуфлированных комбезах.
— Верно. Сходи и принеси все, что нужно. Мне возьми кожаный костюм и белую блузку. Вот еще что, захвати ноутбук. При всем моем знании биологических Фаз я вряд ли смогу работать на здешних компьютерах.
— А они здесь есть?
— Конечно. Ты их уже видел, но не понял, что это они. Помнишь прямоугольные сосуды и чечевицы. Прямоугольники — это системные блоки, а чечевицы — мониторы.
Я только крякаю и отправляюсь в гардеробную. Проходя мимо помещения, которое занимают Дмитрий с Сергеем, я замедляю шаг. Занавеска прикрыта только наполовину, и из комнаты доносится звонкий смех Делы и Клеты и их голоса.
— Нет, не так! Не надо напрягаться. Да не так ты ложишься!
— Клета! Он же не понимает нашего языка! По-нашему говорят только Лена с Наташей и Андрей с Толей.
— Тогда ты ляг сама и покажи ему, что надо делать. Он поймет.
— Димка, — слышится недовольный голос Сергея, — не кобенься и не лапай девчонок. Делай все так, как они показывают. Они, сдается мне, свое дело лучше нас с тобой знают.
Я усмехаюсь и иду дальше. Забираю цивильную одежду для себя и Лены. Там же переодеваюсь. Сбрасываю надоевшие комбез и сертон, здесь можно обойтись и без них. Облачаюсь в брюки и рубашку. Захватываю Ленин костюм, ноутбук и направляюсь к себе.
Захожу в наше помещение и столбенею от неожиданности. Лена сидит на краю большого ложа. На ней атласный халатик малинового цвета и красные сетчатые гольфы. И халатик, и гольфы по краям отделаны белым пушистым мехом.
— Ну, как я выгляжу? — интересуется Лена.
— Вполне адекватно, — хвалю я ее, — только, где ты все это взяла?
— Позаимствовала у Делы. Но по выражению твоего лица я вижу, что-то не так.
— Все так, только цвета не твои. Непривычно.
— Для разнообразия пойдет. А что ты скажешь на это?
Лена соскакивает с постели, подходит к стене и нажимает какой-то выступ. Начинает звучать тихая музыка, вроде той, под которую танцевали Дела и Клета. Лена начинает танец, почти в точности повторяя движения девушек. При этом полы ее халатика распахиваются, и она сбрасывает его на пол, оставаясь в одних гольфах. Я только головой качаю. На такое способна, пожалуй, только одна Ленка.
А Лена в танце приближается к стене и что-то снова переключает. Музыка меняется. Теперь звучит та мелодия, под которую фигуры на столе занимались эротическими играми. Лена медленно приближается ко мне «кошачьей» походкой. Тут уже и я не выдерживаю. Быстро сбрасываю рубашку и брюки и так же медленно движусь навстречу подруге.
Повинуясь музыкальному ритму, мы с ней начинаем осторожно касаться друг друга. Сначала издалека, но постепенно сближаемся, и ласкающие касания принимают уже иной характер. Соски ее грудей касаются и трутся о мою грудь, живот и бедра. Мои пальцы играют ее сосками, гладят шею, поясницу, ласкают ягодицы. Дальше ласки принимают все более интенсивный и интимный характер. Мы опускаемся на ложе, и для нас перестает существовать все на свете, кроме нас двоих.