Глубокая зона
Шрифт:
– Вы же не хотите подцепить эту дрянь, док. Удивительно, как вы еще не заразились.
Диллону было двадцать три. Тощий, бритый наголо. На пальце обручальное кольцо. Дома, в Атланте – Стилвелл знала – его ждали двое ребятишек. В восемнадцать лет он поступил на службу, армию любил, собирался делать карьеру.
– Ну, иммунитет у врачей – будь здоров. Какой только заразы я не перевидала за годы работы. Меня, наверное, ничто не возьмет.
– Молюсь за вас, док, – выдохнул Диллон и скорчился от боли – Стилвелл сняла повязку с одной из кровавых, гноящихся ран на его животе.
Инфекция
– Извините, – сказала Стилвелл. – Знаете, о чем я хотела спросить, сержант? Вы когда-нибудь слышали о сериале «Дымок из ствола»? [24]
– Разве что сто миллионов раз, мэм. – В голосе Диллона прозвучала боль, но уже другого свойства.
24
Gunsmoke – радио– и телесериал жанра вестерн, популярный в 1950–70-х годах. Главный герой – защитник правопорядка Маршал Мэтт Диллон.
– И вам знаком Маршал Диллон? Его играл Джеймс Арнесс.
– Еще бы, мэм. В наших местах носить имя копа… Лучше уж быть парнем по имени Сью.
– Если не возражаете, спрошу: зачем вашей матери понадобилось вас так назвать?
– Это не она, мэм. Это моя тетка.
– Да? И как же случилось, что имя выбирала она? – Стилвелл продолжала осматривать больного. Отвлекай его разговорами.
– Мать ушла, как только выписалась из роддома. Никогда ее не видел. Меня воспитывали тетя с дядей.
– Думаю, вам еще повезло…
– Как это, мэм?
– Вас могли назвать Фестусом.
Он посмотрел непонимающим взглядом.
– Это другой персонаж в том сериале.
– Ну да, – кивнул Диллон, скривившись. – Так было бы хуже. Звучит как название болезни.
Он слегка улыбнулся, но тут же нахмурил брови.
– Мэм, как моя болячка?
Она никогда не лгала пациентам.
– Прогрессирует. Хотя с антибиотиком гораздо медленнее.
– Значит, лекарство помогает?
– Похоже, да.
– Хорошо, а то эта паску… э-э… разворотила мне желудок. Во мне вода не держится.
– Введем внутривенно другое лекарство, чтобы предотвратить обезвоживание. При необходимости и кормить вас будем таким же образом.
– Док… вы уже говорили с моей женой?
– Пока нет, сержант. Батальон изолирован. Связи нет. Я и со своими-то не разговаривала пять дней.
– Не хотят пугать людей, да? Это понятно. Но, док, если вы все-таки будете с ней говорить…
– То что?
Ей не сосчитать, во скольких перестрелках участвовал Диллон, и не представить, сколько ужасов он видел. Один из лучших военнослужащих, хладнокровный, знающий свое дело стрелок, при этом бережно относящийся к людям. Редкое сочетание. Сейчас его глаза наполнились слезами.
– Док… послушайте. Давайте без дураков. Вряд ли мне удастся выкарабкаться. Я в курсе про Уаймана, Энджела и остальных. Вы, конечно, умеете скрывать… но не настолько хорошо. Прошу, не рассказывайте, как я плох, мэм. Ей и так не сладко приходится с детьми. Кто знает, вдруг случится чудо и я поправлюсь.
Она опустила глаза – между локтем и запястьем ран нет – и крепко сжала его руку.
– Теперь послушайте вы, Маршелл Диллон. Я вовсе не думаю, что вы умрете. И чтобы впредь я этого не слышала. Ясно? – Слова прозвучали сурово, как приказ, однако взгляд оставался добрым.
Он улыбнулся в ответ, на глазах все еще блестели слезы.
– Вас понял, мэм.
Стилвелл закончила осмотр восьмерых больных в палате А и направилась в Б – там лежали еще четверо. В коридоре между двумя палатами к ней подошла медсестра в пневмокостюме. Стилвелл положила ладонь на закрытую пластиком руку.
– Памела.
– Да, мэм.
– Какой сегодня день?
– Вторник, мэм. Уже вечер.
– Спасибо. Совсем потеряла счет времени.
– Гм… Мэм, можно пару слов?
Стилвелл улыбнулась:
– Всегда пожалуйста, Памела.
– Спасибо, мэм. В общем, мы о вас беспокоимся.
– Обо мне?
– Да, мэм. И не только потому, что вы не носите костюм. Вы ничуть о себе не заботитесь.
Сквозь помутневшую маску на Стилвелл смотрели встревоженные глаза молоденькой медсестры.
– У вас нет времени ни на еду, ни на сон. Мы беспокоимся.
– Не будь вы в костюме, я бы вас обняла. Я искренне ценю вашу заботу, Пэм. Знаете, в былые времена, в интернатуре, меня называли «суперврачом». Я могла переделать работы больше, чем два врача-мужчины.
Во взгляде Памелы читалось сомнение, однако тревога слегка отступила.
– Верно говорят, что вы занимались марафонским бегом, мэм?
– Да. Мне ни разу не удалось прийти быстрее чем за три часа, но если уж я бежала, то до конца. С рождения упрямая, как осел. – Она посерьезнела. – Хорошо, буду осторожнее. Если я свалюсь, какая от меня польза? Но если вдруг заметите, что я где-нибудь напортачила, так мне и скажите. Ясно?
– Да, мэм. Ясно.
Стилвелл похлопала ее по плечу и велела заниматься работой. Так куда же я шла? Что собиралась делать?
– Майор… Мэм, простите, вам звонят.
Рядом возник Майкл Демрок, медбрат, молодой специалист из Балтимора, очень худенький, со светлыми шелковистыми волосами. Не самый смышленый из ее помощников, но, несомненно, с самым добрым сердцем.
– Спасибо. Перезвоню позже. Сейчас некогда…
– Какой-то полковник, мэм.
– Штабная крыса? Что ему нужно?
Стилвелл почувствовала, как растет раздражение. Ее никогда особо не заботили штабные крысы, обитатели ПОБ, передовых оперативных баз, которые никакого отношения к передовой не имели – наоборот, забирались от нее как можно дальше. Она недолюбливала их за сшитую на заказ форму, за магазины и закусочные, кофейни и бары – всего этого на ПОБ было в достатке. Штабные крысы обычно являлись за какой-нибудь недостающей бумагой. Или чтобы отчитать врача за то, что тот непозволительно много времени тратит на больных.