Глубокие мотивы: повести
Шрифт:
Кира появилась неожиданно, отколовшись от самой шумливой группки. Она на секунду к нему прижалась и, чуть не обжигая пылавшим лицом, выпалила:
— Девочки из нашей группы хотят с тобой познакомиться!
Видимо, они только что его обсуждали.
— Я не киноартист, — буркнул он и повёл её от здания.
— Ну почему, Миша? — Она капризно выпятила губы и стала похожа на мать, когда та пьёт из прозрачной фарфоровой чашечки кофе.
— Потому что я не космонавт! — отрезал Михаил.
— Ты геолог, много путешествовал,
Он вдруг схватил её за руку, сорвал с места и повлёк в подворотню. Кира чуть не падала, еле успевая переставлять ноги. Свернув в тихий угол двора, за бачки с мусором, Михаил остановился и страшно сказал ей в самое лицо:
— Я не геолог. Я взяточник!
— Как… взяточник?
— Так! Ты разве не знаешь, что мы с твоим папашей дали за квартиру взятку?
— Отец сказал… ты через знакомого…
— «Через знакомого», — зло передразнил он. — Конечно, через знакомого, но за деньги. Твой отец дал мне полторы тысячи, а я знакомому. Всё папаша! Дай, говорит, побольше, таких друзей надо ценить. Старый, опытный, а не мог остановить…
Кира смотрела на Михаила, ничего не понимая. Она впервые видела такую злость на его вежливом и всегда предупредительном лице.
— Пропали деньги? — наконец предположила она.
— Чёрт с ними, деньгами… Хуже! Когда я их передавал, нас подслушали. Виктор уже арестован.
— Ой! — вырвалось у Киры.
— Это какая статья? — мрачно спросил он.
— Сто семьдесят четвёртая. От трёх до восьми…
Он отвернулся. Она прижала сумку к груди и смотрела на него тихо, не мигая. Лицо стало простым и трогательно открытым, словно исчезла с юной кожи ненужная ей помада и пропала та микроскопическая плёнка спеси, которая появляется у недалёких людей от благополучия, сытости, успехов или просто от силы и здоровья.
— А папа… как?
— А папа — соучастник, — злорадно ответил он.
— Миша… что же делать?
Её глаза уже начали стекленеть слезами.
— Ну ладно, — попытался успокоить он. — Если Витька заложит, то уж я-то буду молчать. Отца не выдам.
— Тебя же посадят!
— А так посадят и отца, и дочку с факультета выпрут.
Он помолчал, о чём-то раздумывая, и деловито спросил:
— Сколько идёт следствие?
— До двух месяцев.
— Два месяца встречаться не будем. Ни звонить, ни писать. Если меня и загребут, так чтобы не вышли на вас. А потом я дам о себе знать. Понятно?
Кира кивнула. Она ещё никак не могла взять в толк, что случилась беда, что жених исчезает и свадьба отменяется. А что сказать в группе, где все девчонки ей завидовали и напрашивались на свадьбу, — она выходила замуж первая? Кира ещё надеялась на какую-то ошибку, розыгрыш или, в конце концов, на кошмарный сон, от которого можно избавиться, проснувшись. Она оглядела Михаила с ног до головы и только теперь увидела, что он без букета — впервые пришёл на свидание без
— Любимая! — Михаил обнял её, начал целовать. — Ничего, всё обойдётся. Потерпи два месяца. Если не посадят, то увидимся.
— Я буду ждать любой срок, — всхлипнула она.
— Ага, — согласился он и, посмотрев на крыши, быстро сказал: — Пора. За мной могут следить. Выходи первая.
Она пошла со двора, оглядываясь, пока не скрылась под аркой. Минут через пять вышел и он. Кира стояла на той стороне улицы. Он махнул ей рукой и легко зашагал к людному проспекту.
Пройдя квартал, Михаил осмотрелся. Нашарил в кармане отмычку, которой открывал пустующую квартиру в тот дождливый день, и бросил её в урну.
Петельников распахнул дверь и остановился в проёме, выжидая.
— Смелей-смелей, — сказал он кому-то в коридоре.
Порог переступила крупная девушка. Рябинину бросились в глаза открытые плечи и кулон из плавленого янтаря, который подсолнухом желтел на белой коже. Лицо увидел потом.
— Сергей Георгиевич, — сказал Петельников, — эта девушка ищет парня: плотного, смуглого, с орлиным носом, геолога, любит повторять «не спорьте», зовут Михаил Приходько.
— Садитесь, — предложил Рябинин.
Она села, скрипнув кримпленовым платьем и заговорив низким голосом:
— Не понимаю, чего всполошились. Я пришла к дежурному, он послал в уголовный розыск, а теперь вот в прокуратуру.
Рябинин поправил очки, которые вечно стремились съехать на кончик носа. Инспектор сел, как всегда, сбоку; как всегда, вытянул свои длинные ноги и, как всегда, выкатил на свидетельницу чёрные глаза.
— У нас к вам несколько вопросов, — доброжелательно сказал Рябинин. — Давно с ним познакомились?
— Месяца полтора ходим.
— Куда ходите? — не понял он.
— Ну, встречаемся. А что — убил кого?
— Обязательно убил. — Рябинин улыбнулся. — Как вас зовут?
— Вера Былина.
— Где работаете?
— На мясокомбинате.
— Кем?
Она помолчала. Рябинин знал, в каких случаях не сразу отвечают: когда тунеядствуют или стесняются профессии.
— Инспектором, — нехотя призналась она.
— Коллеги, значит, — пошутил Петельников.
— Инспектором кадров? — переспросил Рябинин.
— Нет.
Дальше уточнять он не стал, щадя её самолюбие.
— Инспектируешь-то кого? — уточнил Петельников.
— Коров по ночам. — Она попыталась улыбнуться, но шея и плечи слегка порозовели.
Видимо, Былина работала на мясокомбинате ночным сторожем.
— Правильно, — заметил её смущение Петельников. — Всех надо инспектировать — и людей, и коров.
Рябинин поморщился. Предстоял деликатный разговор. Свидетельницу нужно было располагать к беседе, а не сковывать неприятными для неё и второстепенными для них вопросами.