Глубокие раны
Шрифт:
«Получается, профессор Элард Кальтензее — ваш сын?»— спросил Томас Риттер.
«Да. Это наш с моим любимым Элардом сын, —подтвердила Августа Новак. — Он барон фон Цойдлитц-Лауенбург, так как Элард и я на Рождество 1944 года были повенчаны пастором Кунишем в библиотеке поместья Лауенбург».
Сотрудники отдела К-2 еще некоторое время сидели молча за столом, хотя запись закончилась.
— Она была сегодня здесь и хотела со мной поговорить, — сказала Пия в тишину. — Наверняка она хотела рассказать мне все это,
— И ее сына, — добавил Боденштайн, — профессора Кальтензее.
— И вы ее отпустили? — с недоумением спросила Николя Энгель.
— Я понятия не имела, что именно она — наш убийца! — возразила резко Пия. — Как раз был зафиксирован мобильник Новака, и нам надо было ехать во Франкфурт.
— Она поехала домой, — сказал Боденштайн. — Мы поедем за ней. Вероятно, она знает, где сейчас Элард.
— Намного вероятнее то, что сначала она еще прикончит Веру Кальтензее, — вставил слово Остерманн. — Если она это уже давно не сделала.
Боденштайн и Бенке ехали в Фишбах, чтобы арестовать Августу Новак, в то время как Пия читала на мониторе биографию Веры Кальтензее, чтобы найти объяснение взаимосвязи Катарины Эрманн и Ойгена Кальтензее. История жизни Августы Новак глубоко потрясла ее, и хотя Кирххоф, как сотрудница полиции и бывшая жена судмедэксперта, достаточно хорошо знала мрачную сторону человеческой природы, она была изумлена ледяной жестокостью четырех убийц. Волей к жизни в чрезвычайной ситуации этот поступок невозможно было оправдать; скорее они даже подвергли свою жизнь опасности, совершая это зверство. Как можно было вырвать такой кошмар из своего сознания и жить дальше с кровавым преступлением на совести? А Августа Новак? Что только не пришлось ей пережить! На ее глазах были расстреляны ее муж, ее родители, ее лучшая подруга, ее младшая сестра. Ее ребенок был похищен, а она сама вывезена за пределы родины! Пия не могла постичь, где эта женщина взяла силы, чтобы пережить лагерь принудительных работ, унижение, насилия, голод и болезни. Была ли это надежда вновь увидеть своего сына, которая заставляла ее жить, или мысль о мести? Августа Новак в восемьдесят пять лет, тоже в соответствии с уголовным законодательством, должна будет предстать перед судом как убийца троих человек. Именно сейчас, когда она вновь нашла своего, казалось, потерянного навсегда сына, она должна будет сесть за решетку. И не было доказательств, которые как-то могли оправдать ее поступки… Пия прервала чтение. Или есть?! Идея показалась ей сначала безрассудной, но при более детальном размышлении — вполне реалистичной.
Как раз когда Кирххоф набирала номер домашнего телефона Хеннинга, в ее кабинет вошел Боденштайн с мрачным лицом.
— Мы должны объявить Августу Новак в розыск, — заявил он.
Пия приложила указательный палец к губам, так как Хеннинг на другом конце провода взял трубку.
— Что случилось? — спросил он, пребывая явно в дурном расположении духа.
Пия не обратила на это внимания, а стала рассказывать ему вкратце историю Августы Новак. Боденштайн вопросительно смотрел на свою коллегу. Она переключила телефон на «громкую связь» и сказала Хеннингу, что здесь еще присутствует ее шеф.
— Можно ли спустя шестьдесят лет взять ДНК-анализ из костей? — спросила она.
— При определенных обстоятельствах — можно. — Раздраженный тон исчез из голоса Хеннинга, в нем слышалось любопытство. — Что ты задумала?
— Я еще не обсудила это с шефом, — ответила Пия и посмотрела при этом на Боденштайна, — но нам с тобой надо поехать в Польшу. Лучше бы было, конечно, полететь. Мирьям могла бы нас встретить.
— Что? Прямо сейчас?
— Это было бы идеально. Время не терпит.
— У меня ничего не запланировано на сегодняшний вечер, — ответил Хеннинг, понизив голос. — Напротив. Ты сделала бы мне одолжение.
Пия поняла намек и усмехнулась. Прокурор Лоблих преследовала его.
— На машине нам потребуется примерно восемнадцать часов до Мазур.
— Я подумала о Бернде. У него ведь есть еще собственная «Сессна»?
Боденштайн покачал головой, но Пия не обратила на него внимания.
— Я позвоню ему, — сказал Хеннинг, — и сразу перезвоню. Теперь по поводу Боденштайна…
Пия передала трубку шефу.
— При экспресс-анализе вашей крови я обнаружил следы 4-гидроксибутановой кислоты, кратко GHB. Ее также называют «жидкая экстази». По моим расчетам, где-то около 21:00 часа прошлым вечером вы приняли дозу, равную примерно двум миллиграммам.
Боденштайн посмотрел на Пию.
— При подобной дозировке наступает ограничение двигательного контроля, примерно как при алкогольном опьянении. При определенных обстоятельствах добавляется также афродизирующее действие.
Пия отметила, что ее шеф покраснел.
— Какой из этого вывод? — спросил он и повернулся к Пие спиной.
— Если вы это не приняли по собственной инициативе, то вам это кто-то подлил. Вероятно, в напиток. «Жидкая экстази» бесцветна.
— Все ясно, — сказал лаконично Боденштайн. — Большое спасибо, доктор Кирххоф.
— Не за что. Я сейчас перезвоню.
— Ну вот, видите, — Пия была довольна. — Ютта поставила вам ловушку.
— Вам незачем ехать в Польшу, — сказал Боденштайн, вместо того чтобы отреагировать на ее реплику. — Вы ведь не знаете, существует ли вообще еще этот замок. Кроме того, польские власти не будут в восторге, если мы сейчас, среди ночи, обратимся за служебным содействием.
— Тогда мы не будем этого делать. Мы с Хеннингом полетим туда как туристы.
— Вы так просто на это смотрите…
— А это и естьпросто, — сказала Пия. — Если у друга Хеннинга есть время, он сможет завтра утром отвезти нас в Польшу. Он постоянно доставляет на своем самолете каких-то людей на Восток и хорошо знает инструкции.
Боденштайн наморщил лоб. Тут в дверь постучали, и вошла доктор Энгель.
— Поздравляю, — сказала она. — Вы раскрыли три убийства.
— Спасибо, — ответил Оливер.
— Что дальше? Почему вы не арестовали женщину?
— Потому что ее не было дома, — сказал Боденштайн. — Я сейчас объявлю ее в розыск.
Николя подняла брови. Ее недоверчивый взгляд перебегал с Боденштайна на Пию.
— Вы ведь что-то задумали, — наконец догадалась она.
— Это правда. — Боденштайн глубоко вздохнул. — Я посылаю фрау Кирххоф и судебного антрополога в Польшу, на место этого замка. Если получится, они должны изъять кости, которые мы потом сможем исследовать. Если выяснится, что Августа Новак говорит правду — в чем я убежден, — у нас будет достаточно улик, чтобы судить Веру Кальтензее за убийство.