Глубокие раны
Шрифт:
Пия кивнула. Данные показания подтверждали то, что рассказывал Мирьям поляк, работавший в поместье.
«23 августа 1942 года на свет появился наш сын. Эдда между тем уехала из Лауенбурга. Она и Мария Виллумат, дочь ортсгруппенляйтера НСДАП из Добена, поступили на службу в женский лагерь для военнопленных. После того как она уехала и не могла больше ничего вынюхивать, Элард и Вера тайно переправили деньги, ювелирные изделия и другие ценности на другую сторону Рейха или в Швейцарию. Элард был убежден в том, что война проиграна, и хотел, чтобы, по меньшей мере, Вера, Хайни и я перебрались на Запад. Семья его матери имела частное владение недалеко от Франкфурта, и он хотел отправить нас туда».
— Мюленхоф, — заметила тихо Пия.
«Но
Августа Новак глубоко вздохнула.
«Родители Эларда готовы были скорее умереть, чем покинуть поместье. Им обоим было уже как следует за шестьдесят, и они потеряли своих старших сыновей в Первой мировой войне. Мои родители были тяжело больны туберкулезом. А младшая сестренка Ида лежала в постели с температурой выше сорока. Мы спрятались в подвале замка, запаслись продуктами и постельным бельем, в надежде что русские нас не обнаружат и пойдут дальше. Около полудня во двор въехал вездеход. Отец Веры подумал, что Швиндерке кого-то послал, чтобы вывезти больных, но это было не так».
«Кто это был?»— спросил Риттер.
«Эдда, Мария, Оскар и его приятель по СС Ганс».
Опять описываемые Августой Новак события совпали с рассказом поляка, работавшего в поместье. Пия задержала дыхание и напряженно наклонилась вперед.
«Они вошли в замок, нашли нас в подвале. Оскар, угрожая нам пистолетом, заставил меня и Веру копать яму. Грунт был хоть и песчаный, но такой твердый, что мы не смогли ничего сделать, поэтому Эдда и Ганс схватились за лопаты сами. Никто не издавал ни единого звука. Барон и его жена упали на колени и…»
Голос Августы Новак, до этого спокойный и безучастный, начал дрожать.
«…начали молиться. Хайни все время кричал. Моя младшая сестра Ида стояла рядом, слезы бежали по ее лицу. Она и сегодня все еще стоит перед моими глазами. Мы должны были встать в один ряд, лицом к стене. Мария вырвала у меня из рук Хайни и оттащила его. Мальчик кричал, не переставая…»
В переговорной комнате стояла мертвая тишина.
«Оскар убил сначала барона и его жену выстрелами в затылок, потом мою младшую сестру Иду. Ей было только девять лет. Потом он передал пистолет Марии, она выстрелила моей матери в оба колена, а потом в голову; затем она расстреляла моего отца. Элард и я держались за руки. Эдда взяла у Марии пистолет. Я посмотрела ей в глаза. Они были полны ненависти. Она смеялась, выстрелив в голову сначала Эларду, потом Вере. И, наконец, выстрелила в меня. Я и сегодня еще слышу ее смех…».
Пия недоумевала. Каких сил стоило этой старой женщине так трезво и по-деловому говорить об этом уничтожении ее семьи! Как можно было дальше жить с такими воспоминаниями, не сойдя с ума? Пия вспомнила о том, что Мирьям рассказывала ей о судьбах женщин на Востоке после Второй мировой войны, которых она опрашивала в рамках своего научно-исследовательского проекта. Эти женщины пережили невероятное — и ничего не рассказывали об этом всю свою жизнь. Как и Августа Новак.
«Я чудом выжила после выстрела в голову. Пуля вышла через рот. Я не знаю, сколько времени была без сознания, но каким-то образом я собственными силами выбралась из ямы. Они насыпали на нас песок, и я могла дышать только потому, что лежала под трупом Эларда. Я поплелась наверх в поисках Хайни. Замок полыхал ярким пламенем, и я наткнулась на четверых русских солдат, которые, несмотря на мое состояние, сначала изнасиловали меня и только потом отправили в лазарет. Когда я мало-мальски обрела силы, меня вместе с другими девочками и женщинами запихнули в вагон для скота. Он был настолько узким, что там было невозможно сесть, и только если часовой был в хорошем настроении, мы получали ведро воды на сорок человек. Нас привезли в Карелию, на Онежское озеро, где мы прокладывали пути, валили лес и рыли рвы при температуре минус сорок градусов. Вокруг меня женщины мерли как мухи, некоторым девочкам было четырнадцать-пятнадцать лет. Я осталась жива после пяти лет работы в лагере лишь потому, что начальник лагеря ко мне хорошо относился и давал мне еды больше, чем другим. Я вернулась из России только в 1950 году с малышом на руках — прощальный подарок начальника лагеря».
— Отец Маркуса, — сделала вывод Пия. — Манфред Новак.
«В лагере Фридланд я познакомилась с моим мужем. Мы получили работу на ферме в Зауэрланде. Надежду найти моего старшего сына я давно оставила. Я никогда об этом не говорила. Мне и потом ни разу не приходила в голову мысль, что знаменитая Вера Кальтензее, о которой я без конца слышала или читала, могла быть Эддой. Только когда я со своим внуком Маркусом летом два года назад совершила поездку в Восточную Пруссию, и там в Гижицко, бывшем Лётцене, мы встретились с Элардом Кальтензее, я поняла, кто он и кто после моего переезда в Фишбах живет совсем рядом со мной».
Августа Новак опять сделала паузу.
«Я хранила свою тайну при себе. Спустя год Маркус работал в Мюленхофе, и однажды он и Элард принесли с собой старый заморский чемодан. Это был настоящий шок, когда я увидела все эти вещи — эсэсовскую униформу, книги, газеты того времени. И этот пистолет. Я сразу поняла, что это был именно тот пистолет, из которого убили всю мою семью. В течение шестидесяти лет он лежал в ящике, и Вера от него не избавлялась. А когда вы, доктор Риттер, Маркус и Элард рассказали о Вере и трех ее друзьях, я сразу поняла, кто они были в действительности. Элард взял ящик к себе, а Маркус положил пистолет и патроны в свой сейф. Я разузнала, где живут они, эти убийцы, и когда Маркус однажды вечером уехал, я взяла пистолет и поехала к Оскару. Все эти годы он маскировался под еврея! Он меня сразу узнал и умолял сохранить ему жизнь, но я убила его так же, как он тогда расстрелял родителей Эларда. Потом у меня появилась идея оставить сообщение для Эдды. Я была уверена, что она сразу поймет, что означают эти пять цифр, и испытает смертельный страх, так как не будет иметь представления, кто мог об этом знать. Через три дня я застрелила Ганса».
«Как Вы попали к Гольдбергу и Шнайдеру?»— перебил ее Риттер.
«На автофургоне моего внука, — ответила Августа Новак. — Но в отношении Марии это было большой проблемой. Я узнала, что в доме престарелых состоится театрализованное представление с фейерверком. В тот вечер у меня не было машины, поэтому я поехала на автобусе и попросила внука меня забрать. Он даже не поинтересовался, зачем я еду в фешенебельный„ Таунусблик“, — он очень был занят собой и своими проблемами. Я заткнула рот Марии чулком еще в ее квартире, а затем повезла ее на коляске через парк в лес. Никто нас не заметил, и никто не услышал во время фейерверка три выстрела».
Августа Новак замолчала. В комнате было совершенно тихо. Трагическая история жизни старой женщины и ее признание потрясли даже опытных полицейских уголовного розыска.
«Я знаю, что в Библии написано: „Не убий!“— продолжала Августа Новак. На сей раз ее голос был надломлен. — Но в Библии также написано: „Око за око, зуб за зуб“. Когда я поняла, кто они были, Вера и ее друзья, я знала, что не имею права оставить эту несправедливость безнаказанной. Моей младшей сестре Иде был бы сегодня семьдесят один год, она могла еще жить да жить. Об этом я думаю постоянно».