Глубокий рейд
Шрифт:
– А того, что надо взнуздывать себя покрепче! Не кидать пустые диски, не горячиться...
Торба покраснел. Наклонив голову, он счищал со шпоры грязь.
– Заспешил...
– Был один чудак на свете. Мать к обедне ушла, а он заспешил и, не дождавшись ее, кисель наполовину съел. Потом увидел в окошко - народ идет из церкви и начал молиться: "Святой Гурку, натягни на кисель шкурку, а то мамо иде..." Думаешь, помогло? Мать спустила ему портки и влепила по шкурке... Так и тебе следует: щоб не спешил да за товарищами следил, а то побежал и назад не оглядывается. А ежели лихо товарищу будет, кто должен его выручить?
Из-под
– Немецкий офицер мне в голову целил... Я заметил, да поздно - в диске ни одного патрона, а он бьет из кабины: раз - мимо, второй раз мимо... Добре, его старший лейтенант Чалдонов застрелил. Мог бы меня в третий раз в губу укусить. Як ты думаешь?
– Больше этого не будет, Филипп, - тихо ответил Захар. Глаза их встретились.
ГЛАВА 14
В доме Авериных всю ночь не спали. К утру Харитина Петровна была обмыта, одета в сарафан Марфы Власьевны - приготовлена в свой последний путь...
Оксана замкнулась в себе, ни с кем не разговаривала и только иногда, сгоняя с лица выражение тоски и скорби, благодарно взглядывала полными слез глазами на суетившуюся около покойницы Марфу Власьевну, закусывала губу и откидывала назад голову, точно желая стряхнуть с густых волос тяжелый, давящий обруч. Несколько раз переспрашивала Петю: при каких обстоятельствах ранили деда Рыгора и куда его увели? Петя рассказывал все, что знал, только не мог сказать, куда посадили старика.
– Добре!
– коротко и твердо говорила Оксана, крепко, по-мужски терла ладонями колени и, уставившись в темноту ночи, думала о чем-то...
Почему "добре", Петя не мог понять. Что может быть "доброго", когда родная мать лежит в бане мертвая, а отца арестовали фашисты? У него у самого мать куда-то угнали на работы... И уж он-то знает, как плохо без родной матери!..
А Оксана думала, думала... Можно ли вытерпеть это горе, залить его женскими горячими слезами, покориться жестокой судьбе?.. Можно ли забыть двадцатичетырехлетней женщине веселую свадьбу, пеструю, цветистую толпу белорусских девушек, голубоглазого жениха в вышитой сиреневой рубахе, крепко обнимавшего твердой рукой невесту? Он погиб, этот голубоглазый парень, навсегда остался в снегах Финляндии... Можно ли забыть белорусские родные поля, зелень лесов, колхозные стада породистых коров, которых доила ее мать Харитина Петровна, теперь лежавшая в бане, высохшая и холодная?.. Можно ли забыть отца, который брал ее, маленькую, пятилетнюю, на руки, с хохотом бросал на стог сена, приносил ей из лесу птичек, живых зайчат? И в тот день, когда она получила страшную бумажку из Финляндии, он не утешал Оксану - он пошел в избу-читальню, принес книжку Горького "Мать" и вместе с ней прочитал. Ни один доктор не придумал бы такого мудрого лечения!..
– Я, дочка, твой отец и обязан тебе помочь в великом горе. Но плохой был бы я батька, если бы плакал вместе с тобой, - сказал Григорий Васильевич.
– Только так я тебе должен помогать, как мать в этой книжке помогает своему сыну.
"Я должна помочь батьке и Доватору, - говорила себе Оксана.
– Я ведь знаю, где немецкий штаб; надо немедленно сообщить, меня за этим и послали..."
– Что ты, Оксана?
– спросила Катя. Она быстро поднялась, села рядом с Оксаной и обняла ее.
– Катя, надо завтра узнать, где батько мой, - тихо проговорила Оксана.
– Ты здешняя, тебе легче... А я должна сегодня ночью уйти к полковнику.
– А хоронить?
– спросила Катя с дрожью в голосе. Жутко ей было оставаться одной.
– Это само собой, - отстраняясь от Кати, глухо проговорила Оксана.
– Как же мне узнать? Это трудно... Его, может, куда-нибудь увезли...
– Надо узнать, куда увезли!
– решительно сказала Оксана. Ей казалось, что сейчас нет ничего невозможного.
– Но как я узнаю, как?
– Ты, Катька, тряпка! Боишься?
– Оксана!
– Ладно!.. Неси лопаты. Сейчас маму похороним. Я сама все сделаю...
– Значит, я тряпка?
– Катя встала и бросилась к выходу.
– Сейчас пойду - немку убью... Увидишь, какая я тряпка!
Оксана вскочила и поймала ее за руку.
– Никуда ты не пойдешь!
– Нет, пойду!
– Катя свободной рукой достала из-за пазухи пистолет.
Оксана еще крепче сжала руку Кати.
– Пусти!
– Катя пыталась оттолкнуть Оксану, но та была вдвое сильнее ее.
– Ну что вы кричите!
– послышался из предбанника плаксивый голос Пети.
Девушки вздрогнули и притихли.
– Ничего, Петечка, спи, - ласково проговорила Оксана. Прикоснувшись к Катиной щеке губами, тихо добавила: - Прости меня, я тебя обидела... Уронила голову на грудь Кати и зарыдала.
Взошла луна, залила бледным светом полукружие ночного неба. С запада ползли облака. Над лесом и полями вспыхивали красные и зеленые полосы, рассекая мрак августовской ночи.
Девушки рыли могилу и тихо перешептывались.
Харитину Петровну похоронили на берегу речушки, недалеко от бани.
На рассвете, попрощавшись с Катей, Оксана ушла в расположение полков Доватора - в леса Духовщины.
Жена полковника Густава Штрумфа провела скверную ночь. Ей слышался в темноте таинственный шепот, чудились крадущиеся бородатые казаки в мохнатых шапках, с широкими кинжалами. Ее охватывал ужас. Она прислушивалась к каждому звуку, к каждому шороху. Она знала, что в доме никто не спит, все куда-то исчезли с вечера. Наконец не вытерпела позвала караульного солдата и велела ему находиться в комнате. Однако солдат вежливо объяснил, что ему приказано стоять на посту не в комнате, а на дворе. Так она и проворочалась на мягкой Клавдиной постели почти без сна всю ночь, проклиная своего брата майора Круфта, соблазнившего ее в письмах прелестями русского пейзажа и предстоящим триумфом - вступлением германских войск в Москву.
Утром Марфа Власьевна внесла в горницу кипящий, ярко начищенный самовар, тарелку вареных яиц и жареную курицу.
У Марфы Власьевны зародился нехитрый план: попросить генеральскую сродственницу за Клавдию. "Генерал должен знать, куда отправляют русских девушек, - размышляла Марфа Власьевна, - пусть хоть письмо разрешат послать... Она, немка-то, тоже женщина, может, и детей имеет. Должна понять материнское горе".
И Марфа Власьевна в простоте сердечной приступила к выполнению своего плана. Но пришел Вилли и помешал ей.