Глубокий тыл
Шрифт:
— Милая… славная!.. Ну почему ты меня отталкиваешь?.. Неужели я тебе совсем не нравлюсь?
— Нет, нравитесь, — вздыхает Галка.
— Ну так докажи… Я завтра вылетаю к партизанам. Вы все тут, в глубоком тылу, представления не имеете, как там воюют… Сегодня, быть может, моя последняя ночь на земле… Галя, в конце концов это же просто смешно! Война, рушатся целые города… Кто сейчас думает об этих глупых условностях?
Девушка не знает, что делать. В последние годы она увлекалась спортом, и не какой-нибудь там пластической гимнастикой: стреляла из винтовки, играла в волейбол,
— К чему это мещанское упрямство?.. И знаешь, Галя, если завтра меня убьют, ты никогда не простишь себе этой жестокости. Попомни это!
Ведя стойкую круговую оборону, девушка думает: и в самом деле, может быть, завтра трах — и нет человека? И никогда не будет, хоть все глаза выплачь. Наверное, в самом деле она унаследовала от деда эти собственнические чувства, за которые бабушка его постоянно пилит. Все последние дни она была полна новым радостным волнением. Она все время думала о Руслане Лаврентьевиче, мечтала о встрече с ним, как о чем-то небывалом, непережитом… Но вот такой он ей совсем не нравится… Как же быть?..
Страшный, истошный крик, донесшийся с реки, вырывает девушку из объятий, заставляет ее вскочить. Реку густо заволакивает туман, и из этой рыхлой, клубящейся гущи, оттуда, где под ледорезом омут и воду постоянно кружит, слышится вопль:
— А-а-а-а!
Крик разносится над водой, отталкивается от крутого берега, рвется за реку, в луга и возвращается назад в виде слабого отзвука. Девушка мечется по мокрой полосе песка. Ясно, рядом, недалеко от берега, тонет человек, может быть тот самый пьяный, которого дни прогнали, а помочь ему она не может. Красницкий уже сбросил сапоги, срывает с себя китель, рубашку. В тумане глухо, торопливо стучат уключины. Вероятно, какая-то лодка тоже спешит на помощь.
Вот уже виден и сам тонущий. Он судорожно барахтается. Голая, круглая голова то появится, то скроется в темной клубящейся воде и каждый раз исчезает все более надолго. Ах, если бы Галка умела плавать, ну, хоть немножко, хоть бы «по-собачьи»! С надеждой бросается девушка к Красницкому. Тот в одних трусах, но почему-то застрял у кромки воды и, чертыхаясь, с чем-то там возится.
— Ну, скорее же! Ну!.. — нетерпеливо кричит Галка. — Плывите же!.. Он же уж тонет…
Красницкий не оглядывается. Новый крик с реки, на этот раз короткий, слабый, точно бы перебирает у Галки волосы…
— Да что там у вас?
— Часы… Черт побери, часы!.. Замок у браслета… Ну помоги же, чего глаза пялишь?
Пораженная всем этим, девушка старается открыть застежку, но дрожащие пальцы тоже не могут с ней справиться.
А тонущего течение проносит мимо. Он уже не кричит, не зовет, он только делает судорожные попытки удержаться на поверхности. Слышно, как клокочет и плещет вода. Это так страшно, что Галка изо всех сил рвет браслет…
— Идиотка!.. Что ты делаешь? — в ужасе вскрикивает Руслан Лаврентьевич. Лицо его искажается злостью, сожалением. Но золотая цепочка уже оборвалась.
— Человек гибнет! — говорит та, и серые ее глаза смотрят на Красницкого с ужасом и недоумением.
И в самом деле, тонущий потерял силы. В последний раз высунулся он над водой… На миг мелькнула его рука. И уже нет ничего. Красницкий опомнился. Разбежавшись, он сильно отталкивается от берега, бросается в реку и плывет кролем, зарывая лицо в воду. Утопающий жив и продолжает бороться. Возле того места показывается темный силуэт лодки. Раздается тяжелый всплеск. Это какой-то военный, не раздеваясь, прыгнул с борта. Вслед за ним ныряет и подоспевший Красницкий.
Мгновение никого из пловцов не, видно, только поверхность реки клубится. Потом появляется стриженая солдатская голова, и в тишине утра над рекой разносится торжествующий крик:
— Тут!.. Держу!.. Сюда!..
Тотчас же возникает рядом мокрая голова Красницкого.
— Лодку!.. Разворачивайте лодку!
В ялике еще военный и две девушки. Одна из них сидит на носу и прикрывает собою от брызг гармонь.
— А вы все пересядьте на один бок… За плечи его, за плечи! — командует Красницкий. — Ну, разом, взяли!
Пострадавший уже поднят в лодку. Военный и девушка наклонились над ним…
— Жив! Товарищи, жив! — слышится торжествующий девичий голос.
— На спину… Сейчас сделаем искусственное дыхание…
Только теперь, убедившись, что человек спасен, Галка точно бы очнулась. Увидела в руках часы, странные часы без шишечки для завода, и оборванный золотой браслет. И вдруг на душе у неё стало так пусто, так противно, что, брезгливо бросив красивую вещицу на одежду Красницкого, она круто поворачивается и начинает карабкаться на берег. Руслан Лаврентьевич, мокрый, в одних трусах, догоняет ее на полпути.
— Галя, куда же вы?.. Может быть, вы думаете, что я на вас сержусь из-за этой несчастной браслетки?..
Девушка остановилась. Чуть прищурив серые глаза, она посмотрела ему прямо в лицо и отчетливо, без всякой аффектации бросила самое оскорбительное из всех слов, какие изредка употребляют верхневолжские текстильщицы, когда хотят выразить кому-нибудь крайнюю степень презрения.
В эту минуту на смуглом ее лице, еще не потерявшем детской припухлости, появляется что-то от бабушки: колючее, прямое, непримиримое. Отстранив рукой остолбеневшего Красницкого, девушка, смотря вперед невидящим взглядом, продолжает карабкаться на высокий берег, уже розовеющий в отсветах утренней зари.
7
Вовка копается на гряде, старательно рыхля ее маленькой тяпкой, специально для него изготовленной дедом из какой-то трофейной железяки. Рыхлит и бормочет про себя:
— Посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая… — И, разгибая спину, кричит: — Дедушка!
— Чего, внучек? — откликается Степан Михайлович, неторопливо, но споро действуя таким же инструментом поодаль.
— А большие-пребольшие репы бывают?
— Это уж сколько потов над ней спустишь. Тут, брат Вовка, по пословице: «Что потопаешь, то и полопаешь».