Глубокий тыл
Шрифт:
— Тише!.. Слышите?
Где-то на речной стремнине плывет ялик. Его в тумане не видно, но слышно, как глухо стучат две пары уключин. Голоса, мужские и женские, негромко ведут в унисон:
…Ты сейчас далеко-далеко,Между нами снега и снега,До тебя мне дойти нелегко,А до смерти — четыре шага…Лицо у девушки растроганное. Она вспомнила сержанта Лебедева. Может быть, и он сидит сейчас где-нибудь в землянке, смотрит на огонек, думает о своей невесте. А невеста взяла да и пошла на свидание
это поет уже Галка, а Руслан Лаврентьевич, встав сзади и как бы закрывая ее от ветра, говорит, дыша ей в затылок:
— А вы говорили, не поете романсов… У вас же прелестный голосок… Как досадно, что я отослал пленку и аппаратуру!
Галка польщена. Действительно, как было бы здорово, если бы она спела в фильме эту хорошую песню, которая сейчас так полюбилась на фабриках! А он, Руслан Лаврентьевич, заботливый: ишь, увидел, что на ней светлое платье, и, не пожалев своего замечательного офицерского плаща, постелил его на землю… Ой, как все необыкновенно, как интересно, как хорошо! Галка садится, уютно подвертывает под себя босые ноги и, задумавшись, начинает отправлять в рот конфету за конфетой. Теперь ее занимает мысль: как она сегодня явится домой? Что соврет? Вопрос настолько сложный, что когда она приходит к заключению, что матери она все-таки, наверное, скажет правду, рука ее уже ничего не нащупывает в коробке.
— А вы знаете, я все съела, — объявляет она смущенно.
— Вы, Галя, прелесть! — радуется Руслан Лаврентьевич. — Я так рад, что мне посчастливилось вырвать для вас эту коробочку у одного моего знакомого… И это вино тоже. Давайте выпьем, надо же согреться… Только посуды нет, придется из горлышка, по-солдатски. А?
Галка храбро опрокинула бутылку, но поперхнулась и закашлялась на первом же большом глотке. Сладковатое, густое вино размазалось по лицу вместе с губной помадой. Спутник снисходительно улыбнулся, достал носовой платок и, как ребенку, вытер ей щеку, а заодно снял с губ и помаду.
— Зачем вы накрасились? Красятся те, кому уже требуется ремонт, а у вас губки свеженькие, как вишенки.
Он небрежно отбрасывает испачканный в помаде платок и тоже начинает пить из бутылки, неторопливо, небольшими глотками, подолгу держа вино во рту. А Галка не может отвести глаз от этого валяющегося на траве платка. Ей его жалко. Нет, она не жадная: она легко отдает свои вещи подружкам и поносить и насовсем. Но старики внушили ей, что в каждую вещь человек вносит самую ценную частицу себя — труд. Небрежно относясь к вещам, оскорбляешь тех, кто их создал. Что такое труд, Галка знает. Она умеет его ценить, и теперь ей хочется потихоньку поднять этот бедный платок, сложить и незаметно сунуть его в карман владельцу. Тот тем временем снова передает ей бутылку.
— Ну, Галя, теперь ваша очередь… Ну, еще несколько глотков, это же слабенькое, дамское.
Девушка упрямо мотает головой.
— Я и так уже совсем пьяная.
Отставив бутылку, Руслан Лаврентьевич тянется к ней и каким-то новым, незнакомым ей голосом говорит:
— Галя, детка… Если бы вы знали, как мне хочется вас поцеловать!
Девушка хмурится. Ей тоже хочется, чтобы ее поцеловали.
Красницкий обнял ее, привлек к себе, притиснул свои губы к ее губам, да так больно, что девушке невмоготу. Вся напружинившись, она ловко вывернулась из его рук и, вскочив, с удивлением уставилась на него.
— С ума вы сошли!..
— Да, да, я сошел с ума! С тех пор как тебя увидел, я потерял голову. Ты же знаешь, у меня красавица жена, сын, я их люблю, но тут совсем другое… Ты, Галя, может быть, моя последняя весна. Это чувство ворвалось, как вихрь, все затуманило, перемешало… Я кончил съемки, отправил пленку, но не могу, сил нет сказать тебе: прощай… Ты все время, день и ночь, передо мной. Твои губы, твои глаза… Знаешь, скажи мне сейчас: Руслан, бросься в реку — я брошусь, даже не раздумывая…
Глаза девушки широко распахнуты. Ну вот, наконец-то и ей так красиво говорят о любви, с ней объясняются, совсем «ак Онегин с Татьяной. Цепкая память тут же подсовывает для сравнения прекрасные строки: «Нет, поминутно видеть вас, повсюду следовать за вами, улыбку уст, движенье глаз ловить влюбленными глазами…» Как хорошо! У Красницкого получается, конечно, послабее, чем у Онегина, но тоже неплохо… А она, как себя ведет она? Бегает босиком. Слопала все конфеты. Толкается, точно в автобусе… Нет, так нельзя. И не очень уже слушая, что ей говорят, она прижимается к нему, кладет ему голову на плечо, и вот снова его руки сжимают ее, пахнущие вином губы мнут ее рот. Радостное, незнакомое волнение, с которым она сюда пришла, почему-то исчезает. Девушке душно, неудобно. Но она говорит себе: ничего не поделаешь, явилась на свидание — терпи.
…Совсем рядом раздаются шаги. Чья-то нетвердая нога ступает на прибрежные камешки. Галка, высвободившись из объятий, видит, как какой-то человек без кепки, с бритой головой, движется вдоль берега, что-то бормоча себе под нос. Режиссер-оператор, порывисто дыша, с ненавистью наблюдает, как пьяный, пройдя мимо них, спустился к воде, накланяется, пробует ее рукой… Неловкая пауза тянется бесконечно. Не вытерпев, Красницкий вскакивает, сбегает к незнакомцу, нетерпеливо берет его за шиворот и тянет так, что хрустит материя.
— Ступай, ступай, дядя… утонешь, — говорит он доброжелательные слова. Но в голосе его ярость.
— Пусти воротник… Слышишь!.. Прими РУКУ, — бормочет пьяный. — Я человек тихий, ты меня попроси — уйду. Целуйтесь и все такое… Искупаться и в другом месте можно, а за воротник хватать… Я вот как развернусь, как дам по глазам!
— Тебе же по-хорошему: ступай, ступай.
Пьяный медленно удаляется к ледорезу и начинает там раздеваться. Красницкий брезгливо вытирает о траву руку, которая только что держала незнакомца за ворот. Потом поднимает бутылку.
— Может быть, все-таки выпьете, Галя? Свежо становится.
И в самом деле свежо. Звездное небо по-прежнему похоже на сатин бабушкиной кофты, только на востоке сатин этот слегка уже полинял. С реки тянет сыростью.
Галка передергивает плечами. Красницкий, заметив это, расстегивает китель, покрывает девушку полой. Она поднимает бутылку, смело делает несколько глотков. Действительно, теперь лучше. Как было бы хорошо сидеть вот так, чувствуя тепло друг друга! Может быть, я опять явилось бы то радостное волнение. Но приходится вести активную оборону. В Галкино ухо вместе с прерывистым дыханием врываются бессвязные слова: