Глубокое бурение [сборник]
Шрифт:
И, между прочим, Гардин заметил всеобщее мельтешение в бригаде.
— Чего шепчетесь по углам? — спросил начальник.
— Да вот, в Париж собрались, — ляпнул Опарыш.
— Куда? — опешил Гардин.
С грехом пополам Лёха объяснил, что разместил в паровой сети информацию о деятельности своей… нашей бригады, и их… нас пригласили в Париж на слёт паро-техников всего мира.
— А тебя-то с какой стати? — спросил Гардин у кузнеца. — Ты не слесарь.
— А я их… наш продюсер, — дерзко ответил Лёха.
— Посмотрите на него — «продюсер», — передразнил начальник. — Это я продюсер, а ты всего лишь пиар-менеджер.
— Чего? — спросили все.
— Деньги
Как относиться к Гардину после этого заявления, мужики не знали. Он, конечно, мохнорылый, и хам, и вообще — казалось, все земные пороки сосредоточились в начальнике РММ, а вот поди ж ты — продюсер. То, что Гардин пробивной, знали все. И отказываться от его помощи было глупо и недальновидно. Но и рассказывать о настоящей цели вояжа было бы весьма неосмотрительно. Поэтому Лёха зарегистрировал на одной из французских бойлерных новый паровой адрес, с которого и отправил на имя генерального директора точную копию своего приглашения, только вместо юбилея Гоголя и прочего литературного барахла вставил конференцию по развитию ВД-технологий и защите паровых программ.
Гардин пришёл к генеральному и сказал, что, де, надо сделать командировку бригаде. Всё-таки не всех подряд и не куда попало вызывают, а только самых лучших и в сам Париж!
— А кто за отоплением смотреть будет? Кто технологические установки ремонтировать будет? — насупил брови генерал.
Гардин сказал, что не надо делать вид, будто эти технологические установки прямо сейчас кому-то нужны, а с отоплением и бойлерщики управятся, не маленькие.
Конечно, «Промжелдортранс» на текущий момент переживал не лучшие времена, но письмо из заграницы, да ещё и нижайший поклон генеральному… если упустить все подробности, то выдали командировочных каждому по десять тысяч, чтобы, значит, суточных по пятьдесят евро на брата выходило. Не бог весть какие деньги, но ведь халява, могли и этого не дать.
И ещё Гардин намылился ехать.
Известие это бригаду напрягло.
— Ты что, за него тоже рассказ написал? — спросил Игорь Лёху.
— Ни словечка, — поклялся кузнец.
— А как же он тогда поедет?
— Как захочет — так и поедет.
— Так ведь он же этот… как его…
— Мохнорылый?
— Сам ты мохнорылый. Он продюсер!
— Это одно и то же. Хочет ехать — пускай покупает билет. В конце концов, там продюсеры не нужны, там писатели требуются… то есть специалисты по коммуникациям высокого давления, — тут же исправился Лёха. — Не наша забота билеты покупать.
Тут взгляд кузнеца сфокусировался на каком-то объекте за спиной сварщика:
— У нас на самом деле сейчас другая проблема, — пробормотал он.
— Какая?
— Ленка.
Игорь оглянулся. У курилки стояла Ленка, бессменная прачка ремонтных мастерских.
На руках у Ленки пищал завёрнутый в одеяло младенец.
Сначала, задолго до кризиса, Ленка хотела удочерить какую-нибудь мелкую сиротку, из тех, которых бросают в роддоме горе-мамаши. Желание вполне простое и понятное: единственный сын заканчивал школу, и Ленка всерьёз задумалась, что будет, если он отправится поступать в другой город. Ленке не исполнилось ещё и тридцати пяти, молодая, здоровая, замуж неохота — первого брака хватило выше крыши, но и одной жить, стариться, тоже не хотелось. Поэтому она собрала всякие необходимые документы и пошла выбирать себе дочку.
Девчонку она выбрала сразу. Ляльку тоже звали Леной, и прачке это показалось символичным. Несколько месяцев навещала Ленка будущую дочь, тетёшкала её, навещала в больнице, когда мелочь загремела с вирусной инфекцией; и параллельно ходила на занятия, которые проводили в детском доме приезжие из области тётеньки-специалисты.
На таком вот занятии Ленка и узнала, что удочерить тёзку не получится. Причем не из уст тётеньки-специалиста, а от такой же молодухи, которая мечтала усыновить ребёнка. В тот момент, когда на лекции прозвучал тезис о том, что иностранцам разрешается усыновлять только больных детей, сидящая рядом с Ленкой баба сказала:
— Почему же у меня Витьку забрали и канадцам отдали?
Специалист смутилась:
— Как это?
Оказалось, будущая мать целый год обивала пороги, желая усыновить малолетнего Витьку. Всё шло уже к оформлению материнства, как вдруг выяснилось, что у Витьки есть ещё и сестра, на год его старше, а братьев и сестёр при усыновлении разлучать нельзя. Мать крякнула, но решила не сдаваться, и начала оформлять ещё и удочерение. Влезла в долги, поменяла двухкомнатную квартиру на трёхкомнатную, устроилась ещё на одну работу, и бюрократическая машина потихоньку начала сдаваться, и на горизонте маячило уже двойное усыновление. И тут появилась супружеская чета из Канады, и Витьку оформили в заграницу так стремительно, что усыновительница даже ахнуть не успела. Фактически — за выходные.
— Этого не может быть! — возмутилась тётенька-специалист.
— Я тоже так сказала. А мне сказали, если возмущаться будут, ещё и Вику отберут.
Начался невообразимый шум. Одни мамаши шикали на безрассудную усыновительницу — мол, сейчас и нам всё на корню зарежут, другие, наоборот, накинулись на специалиста из области — что у вас там за бардак? Ленка не стала участвовать в скандале, а потихоньку вышла из кабинета.
В общем, как и предрекла соседка по парте, ничего из удочерения не вышло. Начались какие-то глупые бюрократические препоны, потребовалось собирать кучу новых справок. Мужики советовали обратиться к генералу — он сейчас депутат, мигом всех застроит. Но Ленка уже засомневалась, заробела, и в конце концов отказалась от идеи с удочерением.
И завела ребёнка по старинке, иными словами — родила сама.
И, надо сказать, успела вовремя. Только-только в декрет вышла, только родила, только получила единовременное пособие по рождению — и начался кризис. Не бог весть, какие деньги, однако три года никакого увольнения, и какие-никакие деньжата. Плюс — триста тысяч мифических денег за второго ребёнка.
Едва Ленка ушла в декрет, о ней сразу забыли. То есть, конечно, в общих чертах помнили, но в свете экономических и энергетических неурядиц как-то было не до неё. А уж когда во Францию намылились — так и вовсе из головы вылетело.
А Ленка вот за жизнью коллектива следила внимательно, и когда узнала, что мужики собрались в загранку, сообразила, что не на бокал «Мадам Клико» их туда позвали.
— Короче, берите меня с собой, или подам в суд… — сказала Ленка.
— Чего? — обалдели все.
— Чего слышали. Скажу, что от кого-то из вас ребёнок, и на алименты подам.
— Я тут ни при чём! — замахал руками Андрюха.
— На тебя никто и не думает, — отмахнулся от Опарыша Лёха. — Просто пока разбираться будут, нас за границу не выпустят.