Глубокое бурение [сборник]
Шрифт:
— Не в восемь же утра!
Короткие гудки.
— Уважаю, — выпятив нижнюю губу, покивал старлей.
Позвонил в отделение.
— Кузьмич, посмотри там телефон приюта… Погоди, ручку возьму… Спасибо… Как сегодня, спокойно?.. Ну, бывай.
Теперь встать, одеться — и чаю.
Замутив себе холодный «купчик», Петр Ильич накрутил диск, и тотчас приятный женский голос уведомил:
— Большеольховский реабилитационный центр.
— Опа! — Лопаницын смутился. Но через секунду пришел в норму: кто сейчас приют
— Подождите, сейчас позову дежурного воспитателя…
Послышался скрип стула, застучали каблучки. Вдалеке слышался сквозь бормотание радио чей-то разговор на повышенных тонах.
Ждать пришлось минут пять. Потом трубку взяли:
— Приемный изолятор, дежурный воспитатель Хоромская.
— Здравствуйте. Старший лейтенант Лопаницын беспокоит. Что там у вас? Сбежал кто?
— Если бы, — процедила женщина. — Железнодорожники с электрички бегунков сняли, аж десять штук, из дубняковского детдома, а у нас мест не хватает.
— А-а… понятно. Извините, по имени-отчеству…
— Ирина Николаевна.
— Ирина Николаевна, вам вчера привезли мальчика, фамилия Кулик.
— Да, он завтракает сейчас.
— Как — завтракает? Он же сбежал!
— Когда? — напряглась женщина. — У нас закрытое отделение, никто сбежать не может. Кроме того, я только что видела его.
— Минуточку. — Лопаницын почесал затылок. — То есть вы хотите сказать, что по результату поверки все на месте?
— Именно так. Только у нас нет поверки, это же не тюрьма. Все и так на глазах.
— Спасибо. Извините за беспокойство.
Так. Или он дурак, или из него дурака делают, или тут вообще что-то из ряда вон… Тетка говорит, что пацан сбежал, а в приюте говорят, что никто не сбегал. Кто врет? Тетка, конечно, соберет сто бочек арестантов, но вот так, внаглую… Может, обозналась? Нет, надо идти и самому во всем разобраться.
Галка Геращенко мечтала о приличном мужчине и тихом семейном счастье.
Мужчины пока не имелось. Тридцать один год, симпатичная брюнетка, высшее образование, прекрасная фигура, ум, коммуникабельность, адекватная самооценка… а мужчинки слишком мелкие и незначительные.
Конечно, можно воспитать себе мальчика, те охотно бьют к ней клинья, рассчитывая на быстрый секс… Но жалко времени и сил, ей нужен был изначально равный. «Все мужики — унитазы: либо заняты, либо полны дерьма».
Вот накануне опять родители завели пластинку: мол, время идет, она не молодеет, и с каждым годом рожать все труднее…
Галка обычно за словом в карман не лезла, но в нецензурной форме ответить папе с мамой посмела впервые. Сами вынудили.
— Чего? — потемнел лицом папа. — Материться в моем доме?!
— Какого хера в жизнь мою мешаетесь? Ребенок им нужен… Я, между прочим, только о нем и думаю!
— У тебя только о мужиках мысли: этот подходит, этот — нет, — возразила мама.
— Между прочим, одних мыслей о ребенке мало. У него и отец должен быть.
— Не обязательно. — У папы уши красные, неудобно папе такие разговоры вести.
— Чего? Из пробирки?
Блин, поди, разберись: шутят они или на полном серьезе гонят?
Мама смутилась не меньше папиного, хотя буйным нравом Галка в нее пошла. И дальше разговор покатился: на ребенка из пробирки как-то средств не хватает, да и не делают у нас такого… Но вот мальчик хороший есть, умный, скромный…
— Вы меня сватаете, что ли?
Не то чтобы сватают… То есть, конечно, если потом что-то получится, они только рады будут, а так… ну хотя бы ребеночек будет…
Галка заржала. Вот ведь родители, здорово придумали. Как собачек на случку: он хороший, и она из приличной семьи. Квартира, конечно, будет временно в ее распоряжении, а папа с мамой в отпуск поедут, на море.
— Погодите, — прервала она смех. — Вы уедете, а кто консультировать будет?
— Как — консультировать?
— Ну, что нужно делать, чтобы ребеночек появился. Что, куда, сколько, в каком положении…
— Галина!.. Как с отцом разговариваешь?!
И никто не виноват, все хотят как лучше… Так что на работу Геращенко завсегда пилила, как на праздник, ибо там ей мозги никто не полоскал, замуж не выдавал и рожать не заставлял. А родители предпочитали дожидаться выходных и зазывать в отчий дом, для очередной порции. Всю рабочую неделю Геращенко кайфовала, не чувствуя пристального взгляда любимых предков.
А вчера вечером пришел в гости Малишевский, любовь с десятого класса. Он был гладко выбрит, слегка пьян и с кольцом на пальце.
Вот, блин, счастье — и этот занят! Десять лет ни слуху, ни духу, а тут нарисовался — не сотрешь. Из Москвы, на похороны бабушки. Пили, трындели, еще пили… и как-то так утром оказалось, что не только пили… Черт его дернул мобилу взять!..
— Малишевский, мы это как делали?
Тот пошарил рукой по полу и показал упаковку от презерватива.
Джентльмен, мать его так!
— Отвернись, я оденусь.
Не препираясь, он отвернулся. Ну, и где плавки? А бюстик?
— Я твою рубашку накину?
— Валяй.
Час спустя они как ни в чем не бывало завтракали на кухне. Любовь с десятого класса тактично не упоминал о событиях пролетевшей ночи, о которых, если судить по внешнему виду, и сам не особенно хорошо помнил.
— Тебя часто по утрам дергают? — поинтересовался Малишевский.
— Работа, — пожала плечами Галка. — Ты извини, мне сейчас бежать надо…
— Да мне тоже, у меня дилижанс в полдень.
Слава тебе, господи, адюльтер не обещает затягиваться.
— Как жизнь-то у тебя?