Глубже
Шрифт:
Он приседает, обхватывает руками мои бедра и наклоняется. Наши носы в миллиметре друг от друга. Я хочу отвернуться, но не могу. Его рот придвигается так близко к моему, что это похоже на поцелуй, когда он говорит:
— Это то, чего я хочу, Кэролайн. Это то, о чем я никогда не говорил тебе. Я вижу твое лицо, когда закрываю глаза. На каникулах, когда ты звонила — я дрочил на звук твоего голоса, пока ты говорила по телефону. Я эгоист и не гожусь для тебя, мне нечего тебе дать и для тебя нет места
Я неподвижна. Неподвижна, потому что мне нужно дать его словам впитаться.
Не для того, чтобы я могла понять их. Мне понадобится много времени, чтобы понять. Мне просто нужно почувствовать то, что он сказал, всем своим телом, потому что его жадность — его потребность — вокруг меня, касается моей кожи, и мое сердце хочет впитать ее в себя.
Глубоко, а потом еще глубже, как он и сказал.
И я делаю это, пока он ждет. Собираю его слова в своем сердце, зная, что не должна этого делать, потому что это не те слова. Опасно хотеть Уэста так сильно, но я возьму любую крошку, которую он даст мне — любой скверный, сломанный кусочек его — и превращу это в любовное послание.
Это отчаянно и ущербно, глупо и неправильно.
Но мне все равно. Все равно.
— Уэст? — шепчу я.
— Да.
Наши губы соприкасаются. Просто сухие прикосновения его рта к моему, когда он отвечает, а потом после — надеюсь, после, будет поцелуй, хотя я бы не призналась, что открыта для новых поцелуев.
— Ты ужасный друг.
— Мы не друзья.
Его руки. Его руки снова на моем лице, обхватывают мою челюсть, огибают ухо, пальцы скользят в мои волосы.
— Ты был бы худшим парнем во всей истории парней.
Он падает, колени упираются в пол, одна рука на моих бедрах, притягивая меня ближе, так что я практически падаю с края кровати, только он там, чтобы поймать меня. Его рот открыт. Его язык горяч. Облизывает меня. Просит меня впустить его.
— Я не собираюсь быть твоим парнем.
— Тогда что. Что.
Это не вопрос. Я не способна сосредоточиться настолько, чтобы задать ему вопрос, потому что я впиваюсь в него, нахожу способ обойти его локти и блуждающие руки, чтобы прижать его ближе, теснее. Мои губы поддаются его языку. Я пульсирующая и разгоряченная, влажная и плавящаяся, потерянная и глупая, и это лучше, чем что бы то ни было.
Он упирается коленом мне между ног, притягивает меня к своему бедру, держась обеими руками за мою попку. Он целует меня сильно, настолько сильно, что это больно, но мне все равно, потому что все, чего я хочу, это чтобы он был ближе. Мне все равно, пока он не откидывает мою голову назад и не кусает меня за шею, а я смотрю в потолок, где свет такой яркий, что глазам больно. Я закрываю их, голова кружится, и свет вспыхивает, как стробоскоп.
Как
Это безумие.
Это безрассудство.
— Уэст, — говорю я.
— Кэролайн, — бормочет он.
— Стоп.
Он останавливается.
Когда он поднимает голову, его глаза одурманены похотью. Его губы опухшие, кожа покраснела за щетиной на подбородке, и я чувствую покалывание в том месте на шее, где он поцарапал меня. Я хочу, чтобы он делал это везде на моем теле — оставлял следы, заставлял меня трепетать и болеть, а потом все исправлял, — и я не узнаю эту версию себя. Не знаю, кто я, когда в таком состоянии.
— Мне нужно...
Он кладет руки мне на плечи, отстраняя меня от себя. И держит меня там, на расстоянии вытянутой руки.
— Что тебе нужно?
— Правила. Границы. Мне нужно хоть какое-то представление... что это такое.
Он смотрит вниз, на пол, но вскоре его взгляд задерживается на моей груди. Я тоже опускаю взгляд и наблюдаю, как на его лице появляется лукавая ухмылка, когда он смотрит на мои соски, проступающие сквозь рубашку.
— Прекрати.
— Я тебе нравлюсь, — говорит он.
— Заткнись.
— Ты так увлечена мной. Держу пари, ты сейчас мокрая.
— Держу пари, ты сейчас твердый.
— В моих штанах словно могучий молот Тора, — говорит он с ухмылкой.
— Разве у молота не было имени?
Уэст говорит что-то, что звучит как «Моль-неар».
— Произнеси его по буквам.
— М-ь-ё-л-л-н-и-р.
— Господи. Почему ты это знаешь?
— Лучше спроси, почему мы об этом говорим.
— Потому что парни любят говорить о том, какие большие и твердые у них молотки?
— И что они хотят с ними делать. Не забывай.
Я высвобождаюсь из хватки его рук и снова сажусь на кровать.
— Да. И эта часть.
Уэст садится рядом со мной, но дает мне возможность подумать.
И я думаю. О его руке на молоте.
— Ты действительно сделал это, когда мы разговаривали по телефону?
Он улыбается, но вид у него какой-то смущенный. Не такое выражение лица я часто вижу у Уэста.
— Я имею в виду, правда-правда? Ты говоришь это не только потому, что пытаешься мне польстить?
— Если бы я хотел тебе польстить, я бы сказал, что тебе идет эта рубашка. Или что мне нравятся твои глаза. Что-нибудь такое, знаешь, действительно приятное.
Я опускаю взгляд на свои колени и улыбаюсь.
Думаю, о том, чего я хочу и что мне нужно, что могу взять и без чего не могу обойтись.
Может быть, я травмирована. Может быть, веду себя иррационально. Не знаю.
Но я хочу Уэста. Любой вариант Уэста, который я могу получить, любым способом, которым я могу получить его.