Глубже

Йорк Робин

Вечера в пекарне. Душ в квартире, перекус на тихой кухне, попытка не разбудить Кришну, смех сквозь прикрывавшую руку. По утрам в постели Уэста, руки и губы, медленный, прекрасный ритм его тела, покачивающегося в моем.

То, как он двигается, всегда сводило меня с ума, но нет ничего лучше того, как он двигается внутри меня. Ничего.

Не знала, что это может быть так. Так грязно и так хорошо. Так великолепно и совершенно.

В

течение пяти недель мы все время были вместе. Я вернулась к своему вампирскому расписанию, дремала днем, просыпалась посреди ночи и встречалась с ним в пекарне в его смену. Я училась в библиотеке, когда он там работал, устраивалась в кабинке на четвертом этаже и в тишине ждала, пока он соберет тележку с журналами, которые нужно было разложить на полках. Я запускала пальцы в его волосы, а он падал на колени под моим стулом, я прикусывала большой палец, чтобы не закричать, кончала на его пальцы и язык, скандально, запретно и счастливо.

Он целовал меня в столовой. Я брала его за руку, когда мы шли через двор. Мы мчались друг за другом по железнодорожным путям, каждый на одном из рельсов, балансируя с вытянутыми руками, толкая друг друга в руки, чтобы посмотреть, кто дольше продержится, кто упадет, кто победит.

Это были лучшие недели. В самый разгар февраля, в ледяной холод, у меня был Уэст, и мы были прекрасны и ярки, друзья и любовники, все время смеялись. Смеялись до тех пор, пока у меня не начинали болеть щеки и живот, и мне приходилось просить его прекратить, потому что это было так хорошо, что было больно.

Я любила его.

Я не говорила ему, но это было очевидно. Очевидно для меня, очевидно для Уэста.

Это было очевидно любому, кто обращал на это внимание.

Уэст сидит на краю матраса, склонившись над телефоном. Мне не нужно было вставать еще час, но я все равно встала. У Уэста были идеи.

Или, ладно, у пениса Уэста были идеи. Я проснулась от того, что его рот на моей шее, его рука тяжелая и горячая на моем животе, а его эрекция прижимается к моей заднице.

— Доброе утро? — спросила я. Потому что не была так уж уверена. Что это было добро, или что это было даже утро.

— М-м-м.

Это было почти все, что потребовалось, чтобы убедить меня. У него есть эта манера гудеть себе под нос, этот низкий, восхитительный звук, который вибрирует прямо в мой клитор. Это так сексуально. Это так похоже на Уэста. Одно — м-м-м, и я в деле.

Я имею в виду, на что жаловаться, когда ты с парнем, который великолепен и мил и который будит тебя медленным, неумолимым нажатием пальцев на твои трусики, раздвигая твои складки, скользя по твоему клитору и внутри тебя?

Не на что.

Он заставил меня тяжело дышать, перевернул

меня, подложил подушку под мой живот и вошел в меня сзади, держа руку на моем клиторе, целуя мою шею, мои плечи, пока я не кончила так сильно, что увидела звезды.

После того, как он рухнул на меня, как гигантский слизняк, он принял душ, так что теперь от него пахнет мылом, мокрыми волосами и Уэстом. Я все еще уютно устроена и сексуально расслаблена, а он насвистывает, потирает мою голую ногу, просматривая кучу сообщений.

— Кто тебе писал?

— Фрэнкс.

— О чем пишет?

— Она добралась до маминого телефона и прислала мне целую кучу селфи.

— Дай взглянуть.

Я наполовину заползаю к нему на колени, и он показывает мне.

— Она такая милая.

Она очень похожа на него, Уэст с круглыми щеками и острым подбородком, накрашенными глазами и блестящей футболкой. Она любит делать селфи. За последние три недели я повидала их, наверное, штук тридцать, потому что Уэст был так откровенен, как и обещал. Он рассказал мне все о Фрэнки, о своей маме и Бо, о своем отце.

Мне кажется, он что-то еще скрывает. Что-то о сексе, о деньгах, которые я бросила ему на колени. Но я знаю достаточно. Мне не нужно знать абсолютно все, чтобы понять, что движет Уэстом.

Иногда я думаю о том, что дала мне жизнь по сравнению с тем, что она дала ему, о том, как усердно он работает, и я так злюсь. Однако он не любит говорить о справедливости и несправедливости или зацикливаться на разрыве между тем, как мы выросли.

Сейчас же он говорит:

— У нее все это дерьмо на глазах.

— Это называется макияж глаз. — я смотрю на телефон. — Вообще-то, это хороший смоки айс. Я никогда не смогу заставить свою подводку для глаз выглядеть так потрясающе.

— Ты не красишься так.

— Не каждый день, но иногда, если будет вечеринка или что-то в этом роде.

Он хмурится, глядя на фотографии.

— Она слишком молода.

— Она просто пробует. В ее возрасте я была такой же. Спешащая надеть лифчик, накраситься помадой и всем прочим.

— Да, но я сомневаюсь, что в Анкине на тебя кто-то охотился. С Фрэнкс все по-другому. Она должна быть умной, иначе какой-нибудь бесполезный придурок заставит ее залететь еще до того, как она станет достаточно взрослой, чтобы понять, чего хочет.

Я смотрю, как он набирает текст.

Ты и без этого достаточно хорошенькая.

— Трогательно.

— Я ее брат, а не парень.

Хотя, по-моему, он больше похож на ее отца. Самое близкое, что у нее есть.

Уэст встает, потягивается и бросает телефон на стол.

— Можешь передать мне мой? — спрашиваю я. — Мне нужно узнать, пойдет ли Бридж завтракать перед уроком.

Он так и делает, затем натягивает джинсы и футболку. Я смотрю, как его голая грудь и живот исчезают из виду, и мне, как всегда, грустно видеть, как они уходят.