Глухомань. Отрицание отрицания
Шрифт:
— А водочка-то разбавленная, — сказал я.
— Ты во рту ее подольше катай, — посоветовал бородатый. — Она и достанет в конце концов.
За второй порцией начались разговоры, как то у нас и водится. Говорили в основном прокуренный и бородатый, а мне, признаться, было пока не до разговоров. Паршиво мне было, если уж сказать откровенно. И водка тут не помогала, а, как мне почему-то показалось, даже как бы содействовала.
— Дерьмократов ненавижу, — говорил тем временем бородатый. — Будет сигнал —
— А чем тебя демократы не устраивают? — довольно миролюбиво спросил прокуренный. — От советской власти тебя избавили. Теперь куда хочешь, туда и поезжай. Хоть в эту… Майами.
— А на какие шиши я туда поеду? Дерьмократы меня не от советской власти избавили — она вон как была в нашей глухомани, так и осталась. Только что вместо серпа с молотом у них теперь свечки в руках. Не-ет, друг, они меня от работы избавили, а чем я семью кормить должен? Их обещаниями? Так от них с души уж воротит.
— Друг, ты бутылку обещал? — спросил меня прокуренный. — Так дай денег, я сбегаю.
Денег я дал, и он сбегал. И тут же, не садясь, разлил нам по половине стакана, поскольку пили мы поочередно, а я — первым, как держатель основных акций.
— Ну, будемте, — угрюмо сказал бородатый, когда до него дошла очередь глотать. — Взятки лопатами гребут, во!.. — Он потер большим и указательным пальцами, будто щупал ткань. — Всю торговлю чернозадым отдали. Всю!.. Куда ни сунешься, везде — они. А о рынках вообще и разговору больше нет. Их рынки, лиц кавказской национальности. И по-всюду. От Москвы до самых до окраин. Это ж сколько стоило подмазать, от кого бумажка зависела. Это ж страшно подумать, как Россию продают!
— Прямо на рынке? — спросил я, не удержавшись.
— Прямо на рынке! — агрессивно огрызнулся бородатый. — Ты смотри, сколько дерут с нашего брата. Это ж уму страшно!
— А ты что же, прямо Россией с ними расплачиваешься? — поинтересовался прокуренный.
— А ты со мной не шути, — с угрозой негромко сказал бородатый. — Не шути, а то в тамбур выйдем…
— Шутить мне с тобой — интересу мало. А вот наливать тебе я больше не буду. Ни глотка. Хоть до тамбура, хоть после тамбура.
— Ах вон как!.. — бородатый тяжело поднялся с места. — Ну-ка, выйдем. Ну-ка, потолкуем.
Прокуренный, не вставая, ткнул его прямой ладонью в живот. Уж не знаю, куда именно ткнул, а только бородатый захрипел и согнулся пополам, как перочинный ножик.
— Валяй из вагона к чертовой матери, — тихо сказал прокуренный. — А то я тебя так отделаю, что ты полгода в сторону баб глядеть не будешь. Не на того ты нарвался, патриот. Вон, я сказал! Чтобы я тебя в нашем вагоне больше не видел, понял?..
Бородатый мужик молча поднялся, взял свою торбу и, согнувшись, поплелся к выходу, порой заходясь
— Не выношу таких!..
— Где ты такому удару научился? — спросил я.
— Этому всю жизнь учатся, — с видимой неохотой сказал он. Потом добавил вдруг: — Выйдем в тамбур? Перекурить.
Вышли в тамбур, который был совсем рядом, за запертой дверью второго служебного купе.
— Сократили проводников, — сказал мой собутыльник. — Они теперь — полупроводники: одна — на вагон.
Закурили. Парень помолчал, сосредоточенно разглядывая сигарету. Потом сказал, вздохнув:
— Я спортом еще с пионеров увлекался. И не только увлекался, как все ребята, а в кружок поступил. Сперва — самбо, а потом разрешили восточные единоборства, и меня спортобщество рекомендовало туда. Ну, и я вскоре в кружке этом стал отличником. И как-то на всесоюзных соревнованиях выиграл золотую медаль среди юниоров.
Он вдруг замолчал, замкнулся. Долго молча курил, по-прежнему пристально изучая огонек сигареты. Потом сказал:
— Деньги у тебя есть? Только — честно.
— На бутылку хватит, — сказал я, поняв, что самое главное в его рассказе зазвучит только после очередной поллитровки.
И протянул прокуренному деньги.
4
Однако утолить свое жгучее желание тому было не суждено. Внезапно открылась дверь тамбура, и передо мной предстал Маркелов. Глянул удивленно:
— Приветствую. Признаться, не ожидал.
Прокуренный попытался было куда-то шмыгнуть, но сегодня, как выяснилось, не его был день.
— Ты куда намылился, Хромов? — строго пророкотал Маркелов. — Опять червонцы сшибаешь с доверчивых пассажиров?
— Да нет, это… — прокуренный замялся и примолк.
— Вот «это» и верни.
Прокуренный нехотя вернул мне деньги, проворчал угрюмо:
— Должок за тобой, Маркелов. Уж как-нибудь сочтемся.
— Как-нибудь… — Маркелов почему-то вздохнул. — А теперь на следующей станции слезешь вместе со своим напарником и поедешь в обратную сторону. И если узнаю, что ты на этой ветке бомжуешь, милиции сообщу.
— Ладно, Маркелов, ладно… — свирепея, начал было прокуренный.
— Ладно, Хромов, тебе будет, если все исполнишь. А коли не исполнишь, от решетки следующий раз не отвертишься.
Признаться, я с тревогой ожидал, что этот Хромов ткнет открытой ладонью в живот Маркелову, как ткнул своему напарнику. И даже подвинулся, чтобы перехватить удар. Но прокуренный насквозь Хромов опустил голову и покорно юркнул в вагон.