Глухомань
Шрифт:
Вот причина, почему я вынужден излагать события субботы, происшедшие вне вверенной мне и обнесенной забором территории, с чужих слов.
В пять утра Ким получил из холодильника свой товар. Его сопровождали трое акционеров, Лидия Филипповна и Катюша в качестве продавщиц, а также Андрей и Володька, которого отец решил приучать к рыночной деятельности с юных лет. Места, оплаченные ими заранее, были свободны, и они быстро разложили свой товар согласно виду, сорту и назначению. На это ушло часа два, и где-то в начале восьмого на рынок потянулись первые покупатели, поскольку Глухомань исстари встает ни свет ни заря.
Собственно,
С восьми рынок начал оживать. Уже не только рассматривали, приценивались да торговались, но и покупали, естественно, сначала слегка поторговавшись. И ароматная, теплая от ухода и внимания кимовская продукция начала распределяться по сумкам и кошелкам тех, ради кого Ким недосыпал, выращивая ее.
Около девяти, что ли, Андрея позвали в контору к телефону. Он торговлей не занимался, присматривая за порядком да помогая грузить тяжелые сетчатые кули. Звонили из совхоза — он все еще так назывался, и его директором все еще считался Ким. Андрей вернулся быстро, озабоченно сообщив новость малоприятную:
— Черномырдин с цепи сорвался, хлев разворотил и ушел в коровник. Все доярки разбежались.
— Поезжай, — сказал Ким. — Возьми мужиков погорла-стее и зоотехника. Может, он ему успокаивающий укол вкатит.
Черномырдиным звали огромного племенного быка, обычно обладающего спокойствием и чувством собственного достоинства, но иногда сходящего с катушек. Андрей тотчас же сел в машину и укатил в совхоз «Полуденный».
Приблизительно в это же время на рынке стали появляться неизвестные юнцы, одетые ярко и небрежно. Группы друг с другом не якшались, но и не ссорились: пили пепси и еще какую-то столь же дрянную воду, громко говорили, задевали девушек, хохотали, а кое-кто и прохаживался возле прилавков, не столько прицениваясь, сколько просто щупая и путая разложенные овощи. Таких становилось все больше и больше, и вскоре юнцы начали внаглую хватать огурцы, помидоры, лук, чеснок, а потом и все подряд. Продавцы, естественно, возмутились, стали звать милицию или сами защищать свое кровное. Милиция почему-то не появлялась (как потом выяснилось, она вся толпилась у входа на рынок, где кто-то то ли разбил стекло у припаркованной машины, то ли пытался ее угнать), и вскоре на рынке началась свалка.
Как говорили, сперва драки вспыхивали, но местные и не часто. Юнцы просто с гиканьем и руганью переворачивали прилавки, топтали овощи, ломали весы, обрушивали навесы. Продавцы сопротивлялись, как могли, но их сопротивление лишь раззадоривало погромщиков. Когда наконец явилась милиция, засвистела, засуетилась, кого-то хватая, кого-то награждая дубинками, было уже поздно. Наступила вторая фаза погрома, носившая характер хаотиче-ский и отчасти воровской. Юнцы брали «на хапок», что плохо лежит, отбивали своих у милиции, а когда это им в конце концов удалось, поскольку милиция особого желания драться не
И остался погром. И среди этого погрома — Альберт Ким. Полноправный представитель лучших огородников в мире. И упал вдруг как подкошенный. «Скорая» увезла.
Лидия Филипповна укрыла Катюшу под прилавком, но ей и Володьке досталось изрядно. Она переживала разгром всех семейных надежд с плотно сжатыми губами, Катюша плакала и почему-то от всех пряталась, а Володька носил свои синяки, как ордена.
А Ким лежал в больнице. Ему досталось больше всех, потому что он стоял грудью и отбивался, как мог. И если бы были одни побои, то он бы и дома отлежался, но увезли его оттуда с основательным подозрением на инфаркт.
Уложив отца в больницу, Андрей сразу же разыскал Федора.
— Твои ребята?
— Нет, Андрей, моих там не было, — твердо сказал Федор. — Слово афганца, не было. И команд ни мне, ни в лагерь никаких не поступало. Все занимались по расписанию.
— Ты веришь, что спартаковские здесь ни при чем? — спросил я Маркелова.
— Я больше верю в совпадения.
— Какие совпадения?
— Загибай пальцы. И в совхозе бык с цепи сорвался, машину на стоянке кто-то раскурочить вздумал, и весь милицейский наряд оказался там. И еще… — Маркелов помолчал, вздохнул. — Еще — первая попытка Кима самому продать свои помидоры. А инициатива у нас с советских времен наказуема, это тебе хорошо известно. Равно как и то, что с тех, советских времен ничего не изменилось. Разве что болтать много стали. До поры, до времени.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Следующим днем было воскресенье. Часов в одиннадцать я шел в больницу навестить Кима и сразу же обратил внимание на дополнительные наряды милиции вдоль нашей главной улицы, она же — федеративная автомагистраль. По тротуарам прогуливались постовые, а гаишники перекрыли шоссе, пуская водителей в объезд центра города и примыкающей к ней рыночной площади, где еще не успели убрать следы вчерашнего погрома.
— Случилось что? — спросил я у знакомого гаишника.
— Расчищаем дорогу для санкционированного марша протеста, — важно объяснил он. — Марш — по главной улице, митинг — он тоже санкционирован — напротив рынка. Поэтому движение здесь временно прекращено.
Время у меня еще было — врачебный обход заканчивался в двенадцать, — и я остановился поглазеть, что за марш протеста. И в своем любопытстве оказался не одинок: желающих было достаточно, а подходивших — еще больше. Однако я имел некоторое преимущество, потому что знакомый гаишник поставил меня в зону, запретную для всех прочих зевак.
Раздался грохот барабанов. Он звучал громко и дружно, команда на барабанный бой была явно отдана неподалеку от меня, на подходе к рыночной площади. И почти тотчас же из-за поворота появилась марширующая колонна молодых людей, одетых в ловко сидящую, подогнанную по фигуре черную униформу с эмблемой РНЕ на рукаве. Никакого знамени не было, но впереди старательно шагал бывший второй секретарь райкома партии товарищ Звонарев (это, стало быть, бывший Звонков) в такой же черной форме, но, правда, с дополнительными нашивками.