Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
— Но зато и ты в движении. Где был? Что видел?
— Шагал по тернистым дорогам. По поручению редакции "Нивы" побывал в исторических местах Сибири.
— Каких именно?
— Проехал по следам декабристов. Был в Иркутске…
— Говори, Карл Богданович свой человек. С ним мы часто вспоминаем Серёжу.
Ронин достал из внутреннего кармана объёмистый конверт передал Древницкому:
— Хороший, душевный у тебя сын. Организатор замечательный. Сплотил ссыльных, ведут они работу среди населения. Да ты читай, не стесняйся.
Древницкий склонился над письмом.
Поток гуляющих увеличился.
Бетгер приподнял фуражку, раскланиваясь с девушкой. Она приветливо улыбнулась, кивнула головой.
— Добрый день, Карл Богданович!
Взгляд её упал на чуть улыбающегося Ронина, и сразу чёрные густые ресницы взметнулись, широко открыв ясные серые глаза. Ему показалось, что лучи солнца скользнули по его лицу. И тут же погасли. Девушка прошла мимо.
— Кто такая? — спросил Ронин, сдерживая волнение.
— Дочь отставного генерала Багрова. Смелая и остроумная… Гроза всех хлыщей и жеманных кокеток. Даже опытные сплетницы побаиваются её языка.
— Это вы про Ладу Багрову? — спросил Древницкий, пряча прочитанное письмо в карман.
— Не нашего ли бывшего командира Багрова дочь? — поинтересовался Ронин.
— Ну да, его младшая.
— В женихах недостатка, конечно, нет…
— Женихов отвадила, ищет самостоятельности. Устроилась на работу, верховой ездой увлекается. Помнишь, Багров лошадей любил. В последние годы жизни не ездил, а коней держал.
Ронин слушал со вниманием и даже с любопытством. Его интерес к девушке заметили друзья. Чтобы рассеять неловкость, он спросил Древницкого:
— А у тебя как жизнь идёт? Здоровье?
— Чувствую, себя немного лучше. По-прежнему роюсь в архиве. Живу у безрукого, помнишь его?
— Не пьянствует?
— Выправился человек. Я занимаюсь с его девочкой, готовлю в школу. Так он вместе с нею одолевает грамоту.
— Тянется народ к знаниям. А единственную школу для взрослых закрыли, — проговорил Бетгер.
Ронин задумчиво смотрел вдоль улицы, в ту сторону, куда ушла Лада Багрова. Проговорил со вздохом:
— В Питере часто повторяют слова поэта Гиляровского. Удачные у него экспромты:
В России две напасти: Внизу — власть тьмы, А наверху — тьма власти…— Перескажу Хмелю, обрадуется, будет повторять каждому, — улыбнулся Древницкий.
— Как он себя чувствует?
— Что же не навестил родню?
— Только сегодня приехал. Устроюсь — побываю.
— Скрипит наш Хмель, суетится, но стареет…
Ронин встал, попрощался.
— Пойду в редакцию. Надо дела устраивать…
В редакции верстали завтрашний номер газеты.
— А, Виктор! Птица перелётная, где блуждал? Садись, рассказывай, — приветливо встретил его
Сбежались сотрудники. Знакомились, жали руку, расспрашивали о столице.
— Кш, кш! Налетели, как воробьи на пшеницу. Занимайтесь своими делами, — помахивал газетой секретарь. — Нам что-нибудь привёз? Не всё же отдал "Ниве"?
— Найдётся и для вас… — ответил Ронин и, как бы между прочим, спросил: — Постоянной работы в редакции нет?
— Поспел вовремя. Нам нужен человек, знающий литературу. Понимаешь, растёт Ташкент, культурные запросы повышаются. Объявились некоторые таланты. Шлют нам стихи, рассказы и очерки, а заниматься ими некому. Возьмёшься?
— Не откажусь. Когда зачислите?
— Хоть завтра. А приступай сегодня. Вот какой ворох писем.
Ронин взял первый попавшийся конверт, распечатал, вынул листок, исписанный размашистым почерком. Это были стихи. Прочёл: "Миг вечности". Задумался.
— Подписано странно — Адал… Адреса нет.
В это время вошёл невысокий сухощавый пожилой человек в полувоенной форме. Секретарь весело приветствовал его:
— Сергей Петрович! Сообщение для хроники принесли?
Тот поздоровался с секретарём и, заметив Ронина, протянул ему руку:
— Как это кстати вы появились на нашем горизонте, Виктор Владимирович.
— Всем я оказался кстати, — улыбнулся Ронин.
— Вы, кажется, выступали на любительской сцене?
— Приходилось.
— В следующее воскресенье ставим в Военном собрании картину из "Евгения Онегина". Сцена в саду. А Онегина начальство угнало в срочную командировку. Мы все в уныние пришли.
— Кто у вас Онегин? — вмешался секретарь.
— Намечался капитан окружного штаба Снесарёв, а выступать будет, по старой памяти, капитан Ронин.
— Не граммофоном ли вы считаете меня, Сергей Петрович? Без подготовки, без репетиций — на сцену!"
Секретарь засмеялся:
— Бывает, Виктор Владимирович, бывает, когда за дело принимается Юдин. Забыл? Он ведь и художник, и режиссёр драматического общества, да ещё преподаватель в кадетском корпусе. Попробуй отвертеться!
— И не подумаю. Выйду на сцену и пущу такого петуха, что зрители разбегутся.
По тонким губам Юдина пробежала улыбка.
— Придётся ответить словами всесильного премьера: "Примеры были, не запугаете!.." Ваша партнёрша не допустит. Татьяна весьма решительная девица…
— А кто Татьяна? Я знаю её?
— Едва ли. Вы же, как Чацкий, с корабля на бал. Татьяной будет мадемуазель Адал… Вот вам и заметка для хроники, — Юдин протянул секретарю сложенный листок.
— Час от часу не легче. Когда репетиция?
Юдин надвинул на лоб чёрную шёлковую шапочку, которую надевал на лысую голову, когда снимал фуражку. Сухое лицо его сразу изменилось. Стало лукаво-насмешливым.
— Две. В среду и в субботу… У вас целая неделя для упражнения голосовых связок.