Гнев и милость богини
Шрифт:
– Стой здесь, отважный музыкант, - смягчившись, сказала она.
– Извини, но это дело мое и госпожи Пэй.
– Боишься, паучица?
– обернувшись к Верде, Астра усмехнулась и сделала еще несколько шагов, пересекая круг, выложенный черной плиткой на полу.
– Если это так опасно, то давай уйдем отсюда, - предложил Голаф Брис, не совсем понимая разговора двух мэги, и следовавший за Астрой по пятам.
– К шету под хвост ваших джинов и все побрякушки!
– на всякий случай он вытащил меч и втянул ноздрями воздух, словно надеясь распознать опасность по запаху, но почувствовал лишь пряный аромат аютанской
– О, Балд, помоги мне!
– взмолился Рэбб, ударил себя ладонями по животу и твердым шагом направился к полке, источавшей наиболее восхитительный и драгоценный блеск.
– Стойте!
– вскрикнула Верда, заметив, как посреди зала формируется, растет сгусток тяжелого эфира.
Мэги Пэй почувствовала это с небольшим опозданием, и когда она вскинула руки, чтобы сделать щит льда, невидимое существо было уже перед ней. Из воздуха возникла мохнатая лапа с тремя длинными загнутыми когтями, поднялась вверх и полосонула Астру по лицу. Дочь магистра вскрикнула, хватаясь за распоротый лоб и щеку. По ее рукам горячо, струями текла кровь.
– Где ты, трусливый выродок?!
– заслоняя собой мэги, Голаф метался взглядом, не в силах уследить за движением тусклой тени. Несколько раз его меч ударил наугад. Когда тень оказалась у границы круга, рейнджер исполнил стремительную мандритту, но голубое лезвие угодило в пустоту.
– "Прозрачный охотник"!
– догадалась Астра, вспомнив об этой древней, забытой магии либийцев, от которой не было спасения. На какой-то миг дочь Варольда испугалась за свое лицо, обезображенное навсегда, но тут же подумала, что и ее, и Голафа, и анрасца, выхватившего мечи, ждет неминуемая смерть. Спастись могли только госпожа Глейс и Леос, все еще стоявшие у приоткрытой двери. Она хотела что-то сказать Верде, только вместо этого пронзительно вскрикнула и упала на пол с разодранным от колена бедром. Три когтя появились и, капая кровью, исчезли в пустоте.
– "Прозрачный охотник"!
– повторила мэги Глейс.
– О, Рена!
– она распахнула сумку и стала перебирать свитки, решив, что заклятие "Застывшее Слово" должно хоть на полминуты заморозить эфир и запереть действие всех видов магии. И если оно не поможет, то "охотник" убьет их всех.
– Каррид! Уноси ее скорее!
– крикнул Голаф. Он надеялся, что анрасец успеет оттащить мэги Пэй к выходу, раньше, чем невидимое существо нанесет еще один жестокий удар. Сам Брис, выставив перед собой клинок, двигался пружинистым шагом по кругу, заслоняя Астру и по-прежнему стараясь отследить танец неуловимой тени.
Бросившись к дочери Варольда, рыча проклятия, Каррид Рэбб не успел добежать несколько шагов. Мэги закричала, судорожно взмахивая руками, и упала с разорванной грудью. Какая-то сила отбросила Каррида к нише в стене, он ударился об обсидиановую призму, стирая кровь с лица, попытался встать.
– О, мэги Пэй! Моя, моя мэги Пэй!
– застонал Голаф, склоняясь над ней, чувствуя, что голова его наполняется пламенным безумием. В следующий миг франкиец выпрямился и с дикой силой начал полосовать воздух вокруг, надеясь хотя бы зацепить клинком неуязвимого убийцу.
– …Хеги-ханфу-альюмо!… - торопливо читала Верда заклятие, едва различимое на старом, истертом пергаменте. Леос стоял перед ней, загородив шестом проход и молясь,
В это время рейнджер, метавшийся в погоне за тенью "охотника" охнул и выронил меч. Нечто невидимое, могучее оторвало его от земли. Франкиец согнулся, как переломанная хворостина. Пронзая тело, из его спины вылезло три огромных кривых когтя. Тут же они исчезли, а Голаф упал в центре мозаичного круга. На знаки Го изо рта рейнджера стекала густая кровь.
– …анто-спелл!
– выдохнула мэги Верда, разливая силу заклятия по всему залу. Тут же она почувствовала, как стынет эфир, сжимаясь холодными упругими кольцами. Вокруг наступила глухая, ватная тишина, и с нею все яснее вырисовывалась фигура существа похожего на огромную, мохнатую крысу.
– Вот он!
– воскликнула госпожа Глейс.
– Каррид! Леос! Убейте его! Не бойтесь - он неподвижен!
Анрасец первый добежал до "охотника". Мечи сверкнули в воздухе, словно два яростных орудия Крона, отсекая лапы с длинными серповидными когтями, предплечье и уродливую голову. Части тела падали на мраморные плиты, тут же обращались в рыхлый прах.
Когда с "охотником" было покончено, Верда подошла к мэги Пэй и опустилась на одно колено. Астра была еще жива. Ее разодранное лицо вздрагивало болезненными судорогами, зубы поскрипывали.
– Вот к чему приводит неосторожность, мэги, - наклонившись ниже, произнесла госпожа Глейс.
– Помоги же умереть, сучка, - попросила дочь магистра, скребя ногтями плиты пола.
– Помоги. Такие раны ничем исцелить нельзя.
– Увы, нет, - Верда распустила шнуровку на ее платье и осторожно откинула ворот, оглядывая изуродованную грудь и обнажившиеся ребра.
– Дай Гале, - прохрипела мэги Пэй.
– Глоток Гале - сердце само вылетит.
– Нет, дорогая. Терпи, - Глейс встала и подошла к Голафу.
Осторожно перевернув его, она пощупала жилку на шее, услышала слабый пульс. Рейнджер тоже был жив, и следовало поторопиться. Вытерев пальцы, испачканные кровью, о низ калазириса Верда направилась к дальнему краю зала.
– Верда!
– Каррид Рэбб засопел, и ноздри его гневно раздулись.
– Мэги Верда! Сделай же что-нибудь!
– взмолился Леос, роняя шест и сумку. От зрелища страданий Астры, бившейся в луже крови на полу, он едва держался на ногах.
Оглянувшись на друзей, госпожа Глейс пошла дальше, к скрытой полумраком полке, думая, какой дорогой ценой ей достались две невзрачные нефритовые статуэтки.
Глава девятая
Черная Корона
Розы, стоявшие в мергийской вазе, разбросанные охапками по ковру, давно засохли, но Изольда не выбрасывала их. Они слишком напоминали о Варольде, о днях, проведенных с магистром - самых счастливых днях за всю ее так мучительно затянувшуюся, лишенную смысла жизнь. Впрочем, о Варольде мэги Рут помнила всегда, даже не глядя на сухие цветы, теперь похожие на каких-то огромных шелестящих насекомых. Она помнила о нем каждый час и каждую минуту, курила ночи напролет тертые листья мако, плакала, размазывая слезы по щекам, и вспоминала, вспоминала… Засыпала лишь под утро, когда отяжелевшие веки опускались на глаза, словно красные крылья смерти, а разум совсем отказывался воспринимать глухой, мутный мир.