Гнев Севера
Шрифт:
Немного поразмыслив, снял кошели и с двух погибших соратников. Думаю, им было бы приятно узнать, что их личные средства помогут выжить своему, а не достанутся врагу.
Теперь — припрятать тела Гаррета и Уолли, и можно выбираться. Ага. И еще вот это копьецо прихватить, чтоб оружие в руке, и щит за спину.
Чуть не забыл. Я же собираюсь выдать себя за христианина, а главного символа у меня и нет.
От крестика Уолли я отказался сразу. Именной: «…спаси и сохрани Уоллеса Лея». А вот Гарретов — самое то. Серебряный, с вырезанной на перекрестии фигуркой Спасителя.
Теперь я готов.
— Стоять! Не знаю тебя! Кто такой?
Как и следовало ожидать, вход-выход на поле боя был ограничен. Слишком много добра скопилось на этой территории.
Опять-таки недобитые враги могут попробовать сбежать…
— Я тебя тоже не знаю.
Судя по одежке, невелика сошка.
Но резкий. Тут же на меня наконечник копья направил.
Я небрежно отодвинул его собственным копьем. Не спеша, чтобы не было воспринято как угроза.
— Мой господин — милорд Годвин. Преподобный, — я снова прибег к той же легенде. И тут же оперся на древко, изображая слабость. Причем даже особо стараться не пришлось. Бодрости во мне осталось — воробью три раза чирикнуть.
— Ты ранен?
Второй. Этот не бычит. Глядит с сочувствием.
— Помяли немного. Мне б поесть…
— Там, — второй махнул в сторону крепости. — Пить хочешь?
— Нет, — я показал на трофейную флягу. — Уолли дал.
— Знаю Уолли. — вмешался первый. — Уолли добряк!
Оба заржали.
— Ты это, помылся бы, — сказал второй. — Воняет от тебя похуже, чем от пса, сдохшего от поноса.
— Сам чьих? — снова построжел первый. — Говор у тебя ненашенский.
— А ты чуткий, — я выдавил смешок. — Я из… — вовремя вспомнилось ирландское: — Мунстера. Это…
— Ирлашка, — пренебрежительно бросил первый. — Так и знал, что ты чужак. Зачем здесь?
— Затем. Норманнов убивать, ты, про… — Я сделал вид, что проглотил ругательство.
— Отстань от него, Гровер! — вмешался второй. — А ты иди в крепость, поешь да отдохни. Досталось тебе.
— Отдыхать некогда, — я покачал головой. — В монастырь надо. Милорд гневаться будет. Строг.
— Зато платит щедро, — второй кивнул на мои сапоги. — Побольше нашего тана.
— Уж верно, что побольше, — подтвердил я. — Но сапожки я не покупал. У норманна забрал. Три дня назад.
— И он так вот просто тебе их отдал? — спросил первый с такой интонацией, что мне захотелось сделать ему больно.
— Просто, керл, под кустом гадить, — буркнул я. — А из тебя бы тот норманн точно всё дерьмо выпустил!
— А ты, значит, великий боец, ирлашка?
— Хочешь проверить? — Я угрожающе шевельнул копьем, и тут же снова на него оперся, изобразив потерю равновесия.
— Гровер, довольно! — вмешался второй. — А ты не задирайся. Сам же на ногах не стоишь. Иди в крепость. И отдохни. А утром наверняка в ваш монастырь раненых повезут. И ты с ними.
— Точно! — Я хлопнул ладонью по лбу. — Так и будет. Совсем ум растерял, пока под дохлыми нурманами провалялся.
И заковылял к крепости, опираясь на древко копья.
Подозрительный Гровер проводил меня недобрым
Но попытается, если я вдруг сменю направление.
Но я не сменю. Мне тоже нужно в крепость. Потому что прежде, чем вернуться домой, я должен узнать о судьбе Рагнара. И если конунг мертв, что скорее всего, то рассказать сыновьям о том, как погиб отец. Это важно.
Глава 7. Язычник должен умереть
Элла, король Нортумбрии. Суровый светловолосый и светлобородый мужик с тоненьким обручем короны и широким поясом, обремененным разными предметами, самым крупным из которых был меч в ножнах, обтянутых алой тканью. Король возвышался над Рагнаром на полголовы.
Это потому, что Рагнар стоял на коленях. А на коленях он стоял потому, что два здоровенных ублюдка изо всех сил давили ему на плечи, а еще трое держали натянутые цепи, закрепленные за спиной на руках конунга, железном обруче вокруг туловища Рагнара и кольце-ошейнике, сдавившем напрягшуюся, с вздувшимися жилами, шею Лотброка. И, несмотря на железо, им приходилось напрягать все силы, чтобы удерживать конунга данов в столь неестественном для него положении. Лев остается львом даже в цепях.
Но Рагнар не был львом. Он круче. Он был повелителем морских драконов. Король Нортумбрии наверняка это чувствовал, потому что не рискнул подойти к скованному пленнику вплотную.
— Кто ты? — спросил король. — Как тебя зовут, норманн?
Монах-толмач начал переводить, но Рагнар понял и без перевода.
— Я — твоя смерть! — рыкнул он.
И король его тоже понял без перевода.
— Тебе лучше отвечать государю, — сказал монах-переводчик, косясь на своего монарха. — И тогда смерть твоя будет легкой.
Рагнар расхохотался.
От этого смеха даже я поежился, а кое-кто из окружения Эллы даже за оружие схватился.
— Я убил пятьдесят твоих людей, конунг, и еще одного! Я победил в восьми великих битвах и десятках схваток помельче. Я убил тысячу врагов и двадцать шесть великих воинов, которые станут прислуживать мне в Валхалле!
Голос Рагнара, казалось, заполнил всё вокруг. Никто не смел перебить или остановить пленника.
— Почетное место ждет меня за пиршественным столом Всеотца! — прогудел Рагнар. — Давай, англичанин, сдери с меня шкуру! Выпусти мне кишки! Дай порадовать асов моим последним подвигом! Я сам подскажу тебе, что делать, потому что ты никогда не придумаешь того, что могу придумать я, любимец Высокого!
— Что он говорит? — спросил Элла толмача, который забыл о своей профессии и безостановочно крестился.
— Хвалится своими бесовскими божками, — пробормотал монах. — Убей его поскорее. Его место в аду, а не среди людей.
— Он назвал свое имя? — спросил король.
— Нет. Хвалится, что перенесет любые пытки.
— Что ж, — король поглядел вниз, на пленника, — я могу узнать его имя от кого-то другого. Кенельм, сколько у нас пленных? — обратился он к одному из воинов свиты.
— Пятеро, ваше величество. Но если вы хотите кого-то из них допросить, следует поторопиться. Двое до завтра точно не доживут.