Гнев. Забытый Род
Шрифт:
***
Прицепив на пояс меч и проверив, как все держится, я в последний раз оглядел комнату, что стала мне родной. В ней родилось это тело, и в ней же я пришел в этот мир. Мир, который мне был знаком, но о котором я так мало знал.
Взгляд зацепился за два тела, что несколько портили общую картину. Тем не менее, они напомнили мне, что пора было сваливать из этого гостеприимного
Перед выходом я залез в тайник, в котором "слабак" хранил наши деньги, и забрал мешочек, лежащий там.
– Пора этому миру познать мой гнев, - сказал я, выходя из комнаты со злой улыбкой на лице.
***
251 г. от З.Э. Лис.
Ират Рексарион.
Город порока и греха. Город, полный лжи и яда, похоти и разврата. Гости называют его городом любви и удовольствий. Ничего глупее в жизни не слышал.
Лис, а именно один из его многочисленных борделей, стал моим новым домом. Местом, где я явился в этот мир. Жалкий сирота, обреченный вечно бороться за свою жизнь и место под солнцем. Но в этот раз все было иначе. У меня была та, кто привел меня сюда - мама.
С того самого момента, как я сделал свой первый вдох, и по сей день, когда я вынужден уйти из борделя, оставляя за спиной тело той, кто родила меня, я чувствовал материнскую любовь. Не был брошен в первые же дни после появления на свет, а был воспитан, в меру сил и возможностей.
Жаль, что по большей степени все досталось этому "слабаку", но иначе было нельзя. С рождения мне пришлось уйти на второй план и практически впасть в спячку, чтобы не повредить хрупкий детский мозг ворохом своих воспоминаний. На долгие годы становясь безмолвным зрителем. Но даже без этого память "слабака" останется частью меня.
Долгие пять лет я безучастно наблюдал, изредка насылая "слабаку" сны об одной из наших прошлых жизней. По крайней мере то, что осталось в памяти спустя столько времени. Именно в тот период произошло мое первое пробуждение. Сильный и такой родной гнев, словно ласковый зверь, пробудил меня ото сна, дабы я помог телу в трудной ситуации.
С тех самых пор я перешел из разряда зрителя в комментаторы. Наблюдая за действиями "слабака", я часто корректировал те или иные его решения. Помогал с управлением нашей силы, подсказывая лучшие способы применения. Сформировал его цель. Но даже с моей помощью он оставался слабаком. Слишком мягкий, слишком добрый. Сколько бы я ни старался, мне не удалось искоренить это в нем.
Стоило только какому-то пьяному ублюдку отнять жизнь нашей матери, как из личности "слабака" выдернули стержень, отнимая волю к существованию. Отказываясь от мести, своих амбиций и самой жизни. Он сдался, уступая место мне, полностью растворившись в моем сознании.
Во второй раз мне было суждено родиться, на этот раз окончательно, в этом проклятом доме удовольствий.
Мой гнев вылился в мир в виде силы, что всегда была со мной, и придавила эту мразь к полу. У меня была только одна цель - отомстить за смерть матери, заставив его пожалеть за содеянное. Смею надеяться, у меня получилось. Каким же удовольствием было смотреть в полные ужаса глаза, перерезая глотку ублюдку, словно свинье на скотобойне.
После его смерти по телу пронеслась приятная, освежающая волна, но я не стал на ней концентрироваться, рассудив, что сейчас не место и не время для этого.
Необходимо было проваливать как можно скорее из этого заведения, но бежать сломя голову означало привлечь к себе внимание стражи. И хоть убийства в городе нередкое и довольно обыденное явление, стражу могло заинтересовать происходящее.
Стоя в дверях и в последний раз оглядывая комнату, которую мы с делили вместе с мамой, я вновь и вновь цеплялся за ее бездыханное тело, которое я наспех накрыл простынями. Оставлять тело матери в таком виде я также не желал, прекрасно помня, как поступают с мертвыми рабами.
– Пора этому миру познать мой гнев, - сказал я, выходя из комнаты со злой улыбкой на лице.
"Я устрою достойные похороны", - думал я, оглянувшись на закрытые двери комнаты, ставшей последним пристанищем единственному близкому мне человеку, - "Достойные гордой дочери дома Рексарион".
Но прежде всего необходимо было расквитаться с еще одним человеком, который всячески мешал "слабаку" выкупить мать - с хозяином борделя.
Человек этот был уже далеко не молод по меркам этого мира, и седина прочно обосновалась в его волосах, которые практически всегда были уложены и надушены. Разгульная жизнь сделала его полноватым мужчиной, практически всегда одетым в просторные и цветастые наряды, скрывающие его фигуру.
Сидел он, как и всегда, у себя в кабинете, что, по совместительству, был и его жилищем. На мое везение, в этот раз он был в помещении один, и рядом не оказалось ни одной шлюхи, что всячески бы ублажала своего хозяина. Редкое явление - застать его одного. Настолько же редкое, как и увидеть его одетым.
– А, юный Ират, - наигранно радостным голосом воскликнул мужчина, - С чем пожаловал?