Гнезда Химер. Хроники Хугайды

Фрай Макс

– Бывшего владельца нашего с тобой богатства? – усмехнулся я.

– Ну да. У него неприятности. – сообщил Хэхэльф. – Эти ребята, его спутники, благополучно удрали с пиратского корабля. И Бэгли они развязали перед тем, как дать деру, но парень не воспользовался шансом…

– Полез искать сундук, да?

– А как ты думал? – ухмыльнулся Хэхэльф. – Могу его понять, вообще-то… Не повезло бедняге!

– И страмослябы схватили его за жопу? – печально закончил я. – Бедняга! Злейшему врагу не пожелал бы остаться среди этих пупсиков – а они же, небось, еще и в гневе!

– Да нет, не в гневе, – успокоил меня Хэхэльф. – Бэгли не успел особо набедокурить – так, по мелочам… Пираты вообще ничего не поняли: куда ты подевался, и где все остальные.

И, сам понимаешь, кроме всего прочего они обнаружили, что один из их товарищей пропал. Страмослябам, знаешь ли, тоже свойственно чувство взаимовыручки, поэтому они здорово переполошились. Бэгли сказал им, что их товарищ наверняка у меня в руках – как в воду глядел! Надо еще понять, почему он был так в этом уверен… И еще он сказал им, что я с удовольствием поменяю своего пленника на его драгоценную персону. Так что прийдется мне выручать своего кузена, никуда не денешься! Нет, можно, конечно, отказаться… Но я не такой великий злодей, чтобы оставить Бэгли у страмослябов!

– Да, это было бы чересчур жестоко! – согласился я. – А откуда ты узнал эту историю?

– Пару дней назад из Койдо заявился мой племянник, старший сын Бэгли, – объяснил он. – Он заходил рано утром, когда ты спал. Парень приехал узнать, захочу ли я помочь своему невезучему родичу… Он сказал, что был на корабле пиратов и видел Бэгли. Страмослябы дали им поговорить, поскольку очень хотят вернуть своего товарища.

– Душевные ребята! – одобрительно сказал я. – Так что, нам прийдется ехать в Койдо, менять нашего пленника на твоего кузена?

– Еще чего не хватало – в Койдо ехать! – возмутился Хэхэльф. – Они сами к нам приедут, завтра, или послезавтра. Привезут Бэгли, заберут свое сокровище. И после этого мы с тобой сразу отправляемся на Хой, честное слово! Потерпишь?

– Ну, пару дней можно и потерпеть, это не проблема! – с облегчением кивнул я. – Слушай, я вот чего не понимаю: если эти страмослябы встали на якорь возле Койдо, и сын Бэгли был на их корабле и видел там своего плененного папочку – почему бы жителям Койдо просто не устроить хорошую драку и не отбить своего земляка?

– Ага, как же! Плохо ты знаешь, что за народ живет в Койдо! – хмыкнул Хэхэльф. – Вот если бы такое случилось у нас, в Сбо, от пиратского корабля давно остались бы только щепки, а пленник в тот же день спал бы у себя дома. Поэтому к нашему берегу они никогда не причаливают. А в Койдо нет охотников подставлять свою голову под страмослябский топор из-за какого-то там земляка… Кроме того, если жители Койдо нападут на страмослябский корабль, те перестанут заходить в этот порт, а значит тамошние купцы лишатся возможности за бесценок скупать у них награбленное добро. Как ты думаешь, откуда у моего кузена столько кумафэги? Как пить дать, выменял этот сундук у какого-нибудь глупого страмосляба на бочку дрянного вина…

– Трезвый расчет и никаких дурацких эмоций, – вздохнул я. – Какие мудрые люди живут в Койдо! Терпеть не могу таких ребят, если честно…

– Я тоже, – кивнул Хэхэльф. – Но им легче живется, смею тебя заверить! Предлагаю огорчиться по этому поводу и отправиться в трактир, дабы залить горе вином, как это принято у благородных людей.

– Вообще-то мне всю жизнь недоставало благородства, – ухмыльнулся я. – Ладно уж, пошли!

Пирушки в обществе Хэхэльфа выгодно отличались от большинства других вечеринок, в которых мне приходилось принимать участие на своем веку: они никогда не влекли за собой серьезных последствий – никаких тебе безобразий, зато и никакого похмелья поутру. Хэхэльф был на редкость сдержанным и уравновешенным типом, и все мероприятия, проходящие при его участии, тоже отличались сдержанностью и уравновешенностью – дай мне волю, я бы всю жизнь имел дело исключительно с такими ребятами!

Хорошее самочувствие утром мне очень даже пригодилось, поскольку Хэхэльф бесцеремонно разбудил меня – до сих пор он не позволял себе таких издевательств над живым человеком, хотя сам был ранней пташкой! – и потащил в порт, аргументируя свое

антигуманное поведение в высшей степени эмоциональным заявлением, что я, дескать, не имею права пропустить такое зрелище.

Зрелище было то еще, что правда, то правда! К пристани причалило сомнительное плавсредство, гордо именуемое пиратским кораблем. Я сразу заметил, что это не то судно, на котором я в течение десяти суток отбывал каторгу: на ярко-алом парусе не было злодейского солнышка, и вообще никаких рисунков. Впрочем, дизайнерские ухищрения и не требовались: самое главное украшение всех времен и народов и без того имелось на этом корабле. Украшение представляло собой здоровенного дядю – я не сомневался, что его рост больше двух метров – оставалось только понять на сколько больше. Комплекция великана полностью соответствовала моим представлениям о богатырском телосложении – на мой вкус, его грудная клетка могла бы быть слегка поуже – просто для того, чтобы это чудовище немного больше походило на человека. Сей уникальный экземпляр обладал роскошной гривой спутанных темных волос, усами-батонами и всклокоченной бородой. Одет он был в шикарные клеша, такие же ярко-алые, как парус его корабля. Богатырский торс представал перед восхищенными зрителями во всем своем первозданном великолепии: дядя не потрудился надеть рубаху – впрочем, возможно он просто не смог подобрать подходящий размер. Великан был бос, но лапти у него все же имелись: они висели на его бычьей шее, как некое экзотическое ожерелье. В довершение ко всему дядя был вооружен топором, размеры которого превосходили даже нечеловеческие габариты самого пирата: топорище напоминало телеграфный столб, а лезвие было величиной со средний холодильник.

– Фак тую мэмэ! – пробормотал я – а ведь у меня даже в мыслях не было каламбурить, просто не нашлось других слов, чтобы адекватно описать свои впечатления.

– Ну что, не зря я тебя разбудил? – спросил Хэхэльф. У него был такой самодовольный тон, словно сие прекрасное видение было делом его рук.

– Зря, – вздохнул я. – Мне снился такой чудесный кошмарный сон про конец света, все было просто замечательно, а ты привел меня смотреть на это чудовище… Я же теперь, чего доброго, заикаться начну! Что это?

– О, это настоящая живая легенда Хомайского моря! – усмехнулся Хэхэльф. – Пучегор Пучегорович, единственный страмослябский пират, который может позволить себе роскошь зайти в Сбо. Славен тем, что неоднократно брал купеческие корабли на абордаж в одиночку, пока его команда отсыпалась после какого-нибудь очередного праздника. Самый страшный из всех морских разбойников, которые когда-либо поганили воды Хомайги.

– Я заметил, что самый страшный! – фыркнул я.

– Будешь смеяться, но он не только самый страшный из страмослябов, но и самый разумный. С ним можно иметь дело. Он даже на кунхє немного говорит. И никогда не нарушает данное слово, что даже среди приличных людей большая редкость. Поэтому у нас с ним что-то вроде вечного перемирия. Конечно, если Пучегор встретит кого-нибудь из нас в открытом море – тут уж или удирай, или сдавайся. Но в Сбо он поклялся не бузить, ну а мы дали слово, что не будем потрошить его корабль и тягать его на суд старейшин Халндойна, если он решит зайти в наш порт. Думаю, поэтому капитан Плюхай упросил его отправиться к нам и произвести обмен пленниками. Самому Плюхаю здесь бы не поздоровилось!

Знакомые мне обаятельные мордовороты из хэхэльфовой команды тем временем привели связанного по рукам и ногам Давыда Разъебановича. Тот был трезв, а посему донельзя мрачен, но увидев своего коллегу, тут же понял, что тяготы плена закончились и начал неуклюже подпрыгивать на месте, наглядно демонстрируя свою радость. Из его сладкозвучных уст изверглось нечленораздельное, но задушевное бормотание: етидреный хряп, Пучегор Пучегорыч, ибьтую мэмэ, утьвлять, Пучегорыч!

– Сейчас слезу пущу, – усмехнулся я. – Что ж, по крайней мере, одним счастливым человеком в мире стало больше! Вернее, двумя: полагаю, твой кузен еще счастливее, чем сие создание.