Гнездо аиста
Шрифт:
– Нужно же было прийти и объяснить нам! – с обидой воскликнул Жоржик, неосознанно испытывая жгучее отчаяние художника, обнаружившего, что, создавая главное творение своей жизни, он намалевал рекламный щит.
Клим посмотрел на него как-то по-другому, чуть качнул головой и мягко спросил:
– А когда ты читаешь книгу, разве ты бегаешь к автору за тем, чтоб он объяснил, что имел в виду? Я свое сделал… Наверное, это просто вышло у меня не очень удачно, раз никто ничего не понял. Так бывает…
– Вы поэтому с нами в Испанию не ездили? – продолжая сердиться на себя, спросил Жоржик.
– На фестиваль? Да нет… Никто меня и не приглашал, между прочим.
– Как? – опешил мальчик. – А… Я… я думал… Но вы же автор!
Махнув рукой, Клим беспечно сказал:
– А, это ерунда! Из той же оперы… Я написал «Лягушку», теперь она живет самостоятельной жизнью. Мы не обязаны ходить с ней под руку.
– Там море знаете какое… И солнце.
– Вижу, – он тепло улыбнулся. – Ты вон как головешка.
– И Петька такой же! И Тоня. Да все наши!
– Погоди, погоди! О Петьке я уже слышал… А кто такая Тоня?
Возликовав оттого, что может хоть в чем-то просветить такого важного человека, Жоржик с достоинством произнес:
– Моя старшая сестра.
– Так вас трое детей?!
Жоржик вытаращил черные глаза и азартно воскликнул, радуясь тому, что разговор перестал быть таким мучительным для обоих:
– Ну да! Папа говорит, что он, как аист – только успевает маме детей приносить.
– И при этом она еще и играет, – как бы про себя проговорил Клим. – С ума сойти…
– Да не, нормально! – весело заверил Жоржик. – Мы же не двоечники какие-нибудь и не хулиганы. А Тонька вообще почти отличница. Она уже последний год будет в школе учиться, хочет после девятого в художественное училище поступить.
И опять, поддавшись сразу же возникшему доверию к Климу, громко прошептал:
– Хочет всем доказать, что на ней природа не отдыхает… Ну, вы же знаете, как говорят!
– Знаю, – серьезно подтвердил Клим. – Только ведь про вас этого никак не скажешь, если все трое на сцене.
С сожалением вздохнув, Жоржик ответил тоном мастера, горюющего о нерадивом ученике:
– Да Тоньку только в массовке выпускают… Папа ее ставит, чтоб она могла с нами на фестивали ездить. Не оставлять же одну! А то ведь знаете как – театр самодеятельный, отдел культуры может вообще денег не дать. Хорошо, что у папы друзья все богатые, помогают.
– Хорошо, конечно, – отозвался Клим таким голосом, что мальчик опять насторожился.
Внезапно он ясно увидел, каким чужим окажется Клим среди молодых и громкоголосых артистов их маленького театра. Ведь он выглядел совсем не молодым, и Жоржику трудно было представить, чтобы этот человек мог что-нибудь выкрикивать и размахивать руками, как частенько делал отец. Мальчика вдруг охватила тревога, от которой сердце опять будто проступило наружу. Отчего-то он уже точно знал, что Клим будет страдать от этой еще не совершившейся встречи не меньше придуманной им лягушки.
«Но он ведь неглупый! – попытался мальчик поспорить с собой. – И даже симпатичный. Наверное… Старый только… Но ведь за это не смеются!»
Он решительно протянул Климу руку:
– Пойдемте, чего мы тут сидим?
Когда тот поднялся, Жоржик сунул чагу под майку и озабоченно огляделся:
– Торчит, как у беременного.
– А ты спрячь ее под дерево, – посоветовал Клим, приняв такой же сосредоточенный вид. – А домой пойдешь и захватишь. Никто и не узнает.
– А вы? – лукаво спросил мальчик и, снова упав на колени, засунул гриб в темную щель. Оттуда таинственно и холодно пахнyло сыростью.
Подскочив, Жоржик с восторгом заметил:
– Там здорово! Жалко, что мы большие. А то залезли бы туда.
– У тебя есть маленькие человечки?
– Игрушечные? Ой, навалом!
– Хорошо тебе, – с завистью вздохнул Клим. – А когда я был мальчишкой, только громадные игрушки продавались. Их под дерево не засунешь. А ты можешь представить, будто сам залез и видишь все, что видит твой человечек. Ты же артист! Тебе ничего не стоит вообразить себя кем-то.
Мальчик засмеялся:
– Да я так и делаю! В ванной они у меня как будто со скалы прыгают. А пододеяльник – это знаете что?
– Снежное поле, – подсказал Клим.
Потянув его за руку, Жоржик, нетерпеливо подхватил:
– Или пустыня какая-нибудь! Гоби. Или Сахара. Знаете, как в энциклопедии назван раздел о пустынях? «Пустыни атакуют планету». Ужас, правда? Там написано, что люди сами виноваты, что пустыни все наползают и наползают. И все это знают, но почему-то не боятся. А по-моему, тут надо бояться, разве нет? Что хорошего потом будет жить среди песков?
– Ничего хорошего, – согласился Клим. – Вот вырастешь, прочитаешь книжку «Женщина в песках». Один талантливый японец написал.
– Вы странный! – доверчиво заглянув ему в лицо, сообщил Жоржик. – То индусы у вас какие-то, то японец…
Словно споткнувшись у истертых ступеней дворца культуры, Клим удивленно спросил:
– А что здесь странного?
– Не знаю, – слегка стушевался он. – Мой папа говорит, что мы – славяне. И должны свое любить.
Клим беззастенчиво расхохотался. Удержав за плечо обиженно дернувшегося мальчика, он весело произнес:
– Ты что же думаешь, Жоржик – это славянское имя?
– А какое? – растерялся Жоржик.
– Французское. А на фестиваль вы ездили в Испанию… И что? А мебелью твой папа какой торгует? Российской, что ли?
– Ну, импортной, – нехотя подтвердил мальчик. – Это плохо, по-вашему? Она красивая.
Перестав смеяться, Клим невозмутимо подтвердил:
– Ничего плохого. Другое плохо: когда слова с делом расходятся.
«Зачем он это сказал?!» – Жоржику вдруг захотелось вырваться и убежать. Но при этом он почему-то чувствовал вполне осознанную неловкость за отца, а не за Клима. Мириться с этим ему не хотелось, и он грубовато отрезал: