Гномон
Шрифт:
Мегалос замечает мой страх и кивает. Я его правильно понял: нужно бояться.
— Знаешь, зачем мне были нужны эти деньги, Константин?
Я качаю головой.
— Я задумывал сотворить хаос. Я неустанно трудился — в Церкви и среди богачей; в профсоюзах и среди коммунистов, фашистов; терпел снисхождение и презрение всех этих иностранцев, чтобы они повели себя в нужный момент так, как мне было нужно… Я все подготовил к панике и беспорядку, все предательства и задержки, чтобы хватило времени. Недоставало лишь денег, чтобы дать толчок. Достаточно длинного рычага, понимаешь? Мне почти хватило. В будущем году или через два года я был бы готов превратить и маленький кризис в огромный. Но ныне ты сотворил даже больший хаос, чем я мог мечтать. Все мои хитроумные
Вот. Опять это слово — Иерофант.
«Ты подхватил бога, Константин. Если пойдешь против нее, она тебя пожрет».
Я открываю рот, чтобы что-то сказать — еще сам не знаю что, но чувствую: нужно хотя бы попытаться.
Николай Мегалос поднимает руку:
— Прошу. Прежде чем ты заговоришь. Я по-прежнему гневаюсь, Константин Кириакос. То, что ты добился того, чего я желал, и большего, не избавляет тебя от вины за то, что ты попытался сделать. Ты оскорбил меня. Но я практичен и покорен. Я несу божество. Я снова спрошу тебя: каково это? Она говорит с тобой? Это Персефона, Деметра или Метида? Что за древняя чудесная сущность пробудилась в тебе?
— Я не знаю.
— Да, я так и думал. Она глубоко внутри или едва привязана к тебе. То или другое? Или и то и другое? Почему она выбрала тебя из всех людей? Только из-за близости? Неужели мне надо было каждый день купаться в водах Средиземного моря? И тогда я однажды утром проснулся бы исполненным божественного света? Ну, не важно. Вышло как вышло. Я много времени воображал, что прикажу раздавить тебя, словно мешок с оливками, меж двух камней. Здесь есть пресс, который отлично подошел бы для этой цели. Но… Наверное, я сделаю тебе предложение. Ты ведь коммерсант и, в первую очередь, понимаешь, что сотворил? Во что превратилась наша страна там, на улицах? Все остановилось. Скоро опустится глухая тьма. Не будет еды на рынках, бензина на заправках, лекарств в больницах. Не будет даже чистой воды в трубах. Можешь себе представить нечто худшее для современного человека, чем обнаружить, что основа жизни — чистая вода, которую он воображал покорной, всегда доступной при помощи системы, в которую встроен, больше ему не подчиняется? Что, сколько ни звони и ни ори в трубку, она не вернется, даже если бы можно было кому-то позвонить? Что у него остались часы или дни, прежде чем родные начнут умирать, если он не сможет вернуть воду? Но он понятия не имеет, где ее взять, если не из крана. Нет у него ни бочки во дворе, ни ручья рядом с полем. Он никогда не задумывался над такой возможностью. А вот его сосед… этот парень очнулся чуть раньше, наполнил ванну и не собирается делиться. Да и с чего бы? Его семья выживет благодаря его сообразительности и быстроте. Так что теперь, когда цивилизация покинула его, у нашего современного друга есть выбор. Будет он за нее цепляться или возьмет дубину, молоток, пойдет к соседу и сделает то, что нужно для выживания? Или они вместе, как братья, пойдут на штурм цитадели захватчика? Рамки, в которые прежде укладывался его мир, сломались. Теперь требуется новое мерило для действий и правоты. Новое — или, быть может, старое. Кайрос, Константин Кириакос, — решающий миг. В такой миг реально даже перестроить человеческий разум. Полное обновление, всеобщее изменение. Этого я и хотел, прежде чем появился ты. Я хотел обрести кайрос и изменить мир. Теперь я хочу большего.
Он кивает и протягивает мне руку — еще не рукопожатие, не предложение, но скоро, уже скоро. Я чувствую, как разжимается моя ладонь, готовится к пожатию. Крысиный мозг, попавшее в беду животное хочет договориться. Стокгольмский синдром. Да в задницу Стокгольм! Бывал я там. Еда дорогая, очень красивые люди, которые впадают в депрессию и обсуждают долг перед Третьим миром, когда нужно трахаться. В задницу Стокгольм, и в задницу все остальное, от Ландсорта до Евле.
Мегалос ее увидел — загнанную в угол крысу. Обнимает меня за плечи. Я-то знаю, что он делает: он меня вяжет как сучку, доминирует.
— Ты должен кое-что сделать для меня.
Я стараюсь изобразить на лице отмеренную дозу искренности. Конечно, давай договоримся. Почему нет? Пару сотен миллионов? Или пополам? Если повезет, я блефую, цепляю его, обвожу вокруг пальца и получаю телефон. Прыгаю в лодку, машину или самолет. Где бы я ни очутился, я могу победить. Могу победить. Нужно в это верить. Я — Константин Кириакос! Знаешь, что Зевс говорит…
Хотя ну его. Я — Константин Кириакос, и этого хватит. Особенно сегодня — должно хватить.
— Чего ты хочешь?
Мегалос расплывается в улыбке:
— Ах, Кириакос. Ты — омфал, ты — Иерофант. Твоя задача — проводить поклоняющихся в Чертог Исиды, дарованный Афиной сынам и дочерям страны, что зовется ныне Египтом, Чертог, в котором по преданию сохранили слезы Богоматери бесхребетные чада Рима. Ты — путь между нами, человеком и Богом, и встреча состоится там, в этом месте, где все можно сотворить или уничтожить. Там — центр вращения, то, что Пифагор именовал большим пальцем Вселенной. Ты прольешь кровь в чертоге, и на том твоя роль будет исполнена. Мы с тобой пойдем каждый своим путем: ты — с моими деньгами, я — с твоей акулой.
— Моей акулой?
Поверить не могу, но я не хочу ему ее отдавать.
Черт. Я что, правда собираюсь умереть за свой невроз?
Похоже, собираюсь. Похоже, я ему скажу нет, прямо здесь и сейчас. Стоп! Стоп! Не нужно так. Нужно подыграть! Если доберусь до телефона, я смогу творить чудеса.
Я открываю рот, чтобы сказать нет.
— Разумеется, — глубокомысленно говорит Мегалос, — ты захочешь жениться на своей Стелле. Это можно устроить.
Мёусю: удар по другой оси.
Если доберусь до телефона, я смогу творить чудеса. Это нужно помнить. Мегалос поймал меня в момент, когда я еще частично смертный человек, но, если смогу хотя бы коснуться цивилизации, сети связей, определяемых обычаем и деньгами, для меня не останется ничего невозможного. Пятнадцать Сотен — супергерои. Каждый из них — Бэтмен, и суперспособность у них — эволюционно-значимое количество денег. Я знаю одного парня — зовите его Билл из Мадрида, — который однажды проснулся в отеле в Нью-Йорке с неимоверным количеством высококлассного кокаина и мертвой фотомоделью. Он решил расслабиться после долгого перелета и кокс купил оптом, потому что так дешевле, а девочка явно встала ночью за еще и поймала инфаркт. Бывает. Кокаин — штука непредсказуемая. Некоторые предпочитают держать рядом наготове медбригаду, когда гуляют, и я знаю одну корпорацию, которая всегда держит в полной готовности пару вертолетов на Ивисе в сезон, чтобы не потерять ключевых сотрудников из-за неудачного приема рекреационных препаратов. Проснуться с трупом — не совсем то же самое, что убийство, но смотать удочки почти так же сложно.
Билл не входит в Пятнадцать Сотен. По мировым стандартам он супербогач. У него состояние примерно в 400 миллионов американских долларов, что позволяет купить себе небольшой остров, но, по меркам Пятнадцати Сотен, он студент. Но все равно у него были более влиятельные друзья, чем он сам, и они дали ему телефон, по которому он позвонил. Объяснил проблему женщине, которая подняла трубку, и она сказала: «Стоить это будет два миллиона, сто двадцать тысяч долларов. Мы их снимем с вашего счета в банке Гроссман-Лафайетт в Туне». Она его даже не попросила подтвердить оплату.
Два миллиона и сто двадцать тысяч долларов?
«Это не слишком сложная ситуация», — объяснила женщина.
Билл переварил это и сказал: «Окей».
Примерно через двадцать минут у его двери возник человек с баулом и одеждой по размеру Билла.
— Ничего не трогай. Спускайся в холл. Тебя там встретят. Поедешь в аэропорт, но через контроль не пойдешь, и билет тебе не нужен. Сядешь в самолет. Кто-то тебя подвезет домой после посадки. Тогда примешь душ и ложись спать.
— Это важно? Душ?