ГНОСТИЦИЗМ. (ГНОСТИЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ)

Йонас Ганс

"Когда Адам услышал это, он оплакал свою судьбу и зарыдал. [Он доказывает свою необходимость в мире:] "Отец! Если я приду к тебе, кто будет хранителем в этом громадном Тибиле?.. Кто будет запрягать скот в плуг, и кто покажет душу потомкам?.. Кто будет одевать обнаженных... кто разрешит спор в селении?" [Вестник Жизни:] "Не сожалей, Адам, об этом месте, в котором ты обитал, об этом заброшенном месте... Дела будут полностью оставлены и не соберутся снова..." [Затем Адам просит, чтобы его жена Ева, его сыновья и дочери могли сопровождать его в пути. Вестник сообщает ему, что в доме Жизни нет ни плоти, ни родства. Потом он наставляет его о пути:] "Путь, по которому ты пойдешь, долог и бесконечен... Надзиратели стоят там, и сторожа, и сборщики пошлины находятся позади него... Весы подготовлены, и из тысяч они выбрали одну душу, что блаженна и просветленна". Вслед за тем Адам отделился от тела [он возвращается еще раз и жалеет свое тело], затем он начал

свое путешествие через небеса. [Даже здесь диалог продолжается: снова Адам плачет о своем теле, еще раз он спрашивает о Еве -- хотя он знает, что он "должен уйти один, вступить в свою борьбу в одиночку". Наконец ему говорят:] "Смирись и будь спокоен, Адам, и мир блага охватит тебя. Ты идешь и поднимаешься к своему месту, и твоя жена Ева поднимется вслед за тобой. Потом все поколения придут к концу и все творения погибнут". Таким образом, зов к человеку соединяется с общей эсхатологией возвращения всех душ.

К различным значениям плача, которым пробужденная душа отвечает на зов, мы должны добавить ее жалобы, даже обвинения Великой Жизни, с требованием объяснить противоестественные условия, обнаруженные душой. Так, в версии зова в G 387 f., мы читаем:

"Когда Адам услышал это, он зарыдал и оплакал себя. Он сказал Утре Жизни: "Если ты знаешь, что это так, почему ты вынес меня из моего места в плен и бросил меня в смердящее тело?.." Вслед за тем тот ответил ему: "Успокойся, Адам, ты глава всего племени. Существующий мир мы не можем подавить. Восстань, восстань, поклонись Великой [Жизни] и покорись тому, что Жизнь может быть твоим спасителем. Жизнь -- твой спаситель, и ты действительно поднимешься и увидишь место света".

В конечном счете, душа зовет Великую Жизнь объяснить существование мира как такового и факт ее изгнания: то есть она задает великое "Почему?", которое, хотя она далека от пробуждения и воспоминания о своем происхождении, сильно интересует ее и становится главной заботой только что начавшегося познания. Это вопрос даже называется "тяжбой о мире", которую Адам представляет непосредственно Изначальной Жизни.

"Ты, Адам, поднимись и представь свою тяжбу Великой Изначальной Жизни, твою тяжбу о мире, в котором ты обитал. Скажи Великой Жизни: "Почему ты создала этот мир, почему ты направила племена прочь из центра, почему ты бросила в Тибил раздор? Почему ты спрашиваешь теперь меня и все мое племя?"

(G 437)

Ответ на вопрос такого рода является главным предметом разнообразных гностических воззрений о началах: мы будем обращаться к некоторым его формам, когда придем к исследованию различных систем.

Для большей части, однако, ответ на зов не носит такого проблематичного характера, но радостно и благодарно принимается. "Евангелие Истины -- радость для тех, кто получил от Отца Истины благоволение познать Его" (первые слова Евангелия Истины).

"Если у человека есть Гносис, он будет в вышине. Если его призывают, он слышит, отвечает и обращается к Тому, кто зовет его, чтобы вновь подняться к Нему. И он знает, что призван. Имея Гносис, он выполняет волю Того, кто призвал его. Он желает делать то, что приятно Ему, и он обретает покой. [Каждое?] имя приходит к нему. Тот, кто овладел Гносисом, знает, откуда он пришел и куда идет".

(GT 22:3-15)

"Радость тому, кто вновь открыл себя и пробудился!"

(GT 30:13 f.)

Мы часто встречаемся в этом контексте с последовательностью "слышания" и "веры", столь знакомой по Новому Завету:

"Адам услышал и поверил... Адам достиг Истины... Адам пристально посмотрел вверх, полный надежды, и поднялся..".

(J 57)

Здесь мы отмечаем триаду веры, знания и надежды в качестве ответа на услышанный зов.

Повсюду любовь встречается в том же контексте: "Адам почувствовал любовь к Чужеземцу, чья речь была чуждой и незнакомой этому миру" (G 244). "Для каждого, кто любит Истину, поскольку Истина -- Уста Отца; Его Язык -- Святой Дух..." (Евангелие Истины, с. 26, 33-36). Читатель-христианин, разумеется, знаком с триадой св. Павла -- верой, надеждой и любовью (I Кор. 13. 13), который не без причины и, возможно, умышленно пренебрегает знанием и превозносит любовь как высочайшую из всех.

Мандейская поэзия дает прекрасное выражение благодарного принятия призыва с последующим превращением сердца и обновлением жизни. Некоторые примеры могут подтвердить это мнение.

"С того дня, когда мы увидели тебя, с

того дня, когда мы услышали слово, наши сердца наполнены миром. Мы верим в тебя, Благой, мы видим твой свет и не забудем тебя. Вовек не забудем тебя, вовек ты будешь в наших сердцах. И наши сердца никогда не ослепнут, и эти души никто не удержит". (G 60)

"Из места света я вышел, ушел из тебя, о светлая обитель... Утра из дома Жизни сопровождал меня. Утра, сопровождавший меня из дома Великой Жизни, держал посох живой воды в своей руке. Посох, который он держал в своей руке, был полон прекрасных прощаний. Он предложил мне эти прощания, и молитвы, и ритуалы, завершенные им. Снова он предложил их мне, и мое больное сердце исцелилось, и пришлая душа моя утешилась. В третий раз он предложил их мне, и он обратил вверх мои глаза, так чтобы я увидел моего Отца и узнал его. Я увидел моего Отца и узнал его, и я обратился к нему с тремя просьбами. Я попросил у него кротости, в которой нет возмущения. Я попросил у него сильное сердце, чтобы вынести и большое, и малое. Я попросил у него прямых путей, чтобы взойти и увидеть место света". (G 377 f)

"С того дня, когда я пришел, чтобы любить Жизнь, с того дня, когда мое сердце пришло любить Истину. у меня нет веры ни к чему в этом мире. Ни у отца, ни у матери я не нашел веры этому миру. Ни у сестер, ни у братьев я не нашел веры этому миру... Ни у созданных, ни у сотворенных я не нашел веры этому миру. И во всем мире и его деяниях я не нашел веры миру. Я пошел искать повсюду свою одинокую душу, по проклятым мирам и поколеньям. Я пошел и нашел свою душу -- и что для меня все миры?.. Я пошел и нашел Истину, она стояла на внешнем краю миров..." (G 390 f)

(o) ГНОСТИЧЕСКАЯ АЛЛЕГОРИЯ

Эта оценка гностической образности и символического языка будет неполной без нескольких замечаний по специфическому использованию аллегорий в гностических трудах. Аллегория -- возможно, изобретение философов -- широко применялась в греческой литературе как средство создания рассказов и образов мифического знания, соответствующих просвещенной мысли. Если принимать конкретные содержания и эпизоды классических мифов за выражения абстрактных идей, то подобные освященные веками элементы традиции и народной веры могли быть настолько концептуализированы, что общим решением по поводу истины представилось объединение наиболее продвинутых интеллектуальных озарений с мудростью прошлого. Так Зевс у стоиков был приравнен к космическому "уму", а другие олимпийские боги -- к специфическим проявлениям этого всеобщего начала. Произвольное как метод, объединение могло потребовать извлечь истинное значение из древнего знания и при умозрительном толковании представить его лишенным символического покрова. В то же самое время оно награждает новые идеи престижем достопочтенной древности. Таким образом, эта тенденция была гармонической и при всей смелости интерпретации в отдельных случаях консервативной, особенно почтительной к традиции: однородное наследие знания о высочайших предметах было предназначено для того, чтобы постичь древнейшее и новейшее и научить таким же предметам в различных формах. В результате миф, тем не менее свободно трактуемый, не опровергался и не оспаривался. В первом веке н.э., то есть в то время, когда гностическое движение было собирательным движением, Филон Александрийский поставил аллегорию, в основном до тех пор используемую как инструмент для адаптации мифа к философии -- на службу религии, пытаясь создать соответствие иудаистского вероучения своей платонической философии. Система библейских аллегорий, включенная в его учение, передается как модель ранних Отцов Церкви. Здесь снова целью являются интеграция и синтез.