Гностикос
Шрифт:
Все мы братья по Разуму. Все мы дети одного Я. Этот Разум повелевает законами природы. Познавая иллюзорную Вселенную, самосознание познает законы Я посредством языка. «Не человек говорит Языком, Язык говорит человеком», по Хайдеггеру. По Пуанкаре, это – конвенциализм, соглашение между Сознанием и самосознанием, благодаря которому мышление адекватно реальности, а наше познание законов Вселенной как кантовской «вещи-в-себе» вообще становится возможным. Этот Язык и есть Разум, и он не является частью самого себя. Я – вне Языка. Абсолютное небытие вне бытия. Иначе говоря, оно не попадает под квантор существования даже как бытие небытия – ничто. Ничто – это уже дхарма. Положительность и ограниченность нашего самосознания заключается в том, что мы всегда имеем дело с дхармами. Мы
Это – хороший повод для всех нас еще раз задуматься, что есть Сознание и самосознание? И что им нужно друг от друга?
Не мать родила младенца. Младенец родил себя, свою мать и собственную Вселенную, в которой ему и суждено жить. Он – Татхагата. Прямым следствием этого становится изолированность каждого самосознания. Но чувство единородства с другими самосознаниями остается, как «дородовая память». Когда-то все было одним, и одно было всем. Это и есть неуловимый Абсолют. Ситуация с этим Абсолютом обстоит для нас еще «хуже», чем с принципом неопределенности. Принцип неопределенности является следствием иллюзорности настоящего между прошлым и будущим. На психофизическом уровне именно этот принцип гарантирует нам непрерывный ПС – наше бытие в погоне за черепахой. Иначе мы в первый же миг после нашего рождения впали бы в нирвану как в вечное настоящее наблюдателя в абсолютном покое. А еще вернее то, что наше персональное самосознание как акт рефлексии Сознания в таком случае вообще не состоялось бы, оставшись Сознанием-Абсолютом.
Но сам Абсолют связан с теоремой о неполноте, поскольку эта теорема оказывается следствием неполноты самосознания. Самосознание содержит нечто такое, к чему не может иметь прямого доступа. Самосознание – это множество дхарм-образов. Формальным аналогом образа является имя. Т.о. мир самосознания редуцируется до языкового пирога как формальной супертеории. Эта теория непротиворечива изначально. Даже безумие не является в ней противоречием. И она неполна. В ее основании лежит не формализуемая сущность – Я, которую Юм считал фикцией, даже не догадываясь при этом, насколько он прав. В мире самосознания Я не существует, как в мире светлой энергии фикцией оказывается темная энергия: она влияет на физическую Вселенную, но ее невозможно экспериментально обнаружить. Произнести Я невозможно. Записать Я невозможно. То, что вы читаете в этом предложении, – иллюзия. Я – не Я. Речь всегда идет об оно. У Я нет даже пола, нет Инь и Ян, этих вечных спутников бытия. Как начинает Лао-цзы свою книгу: «То, что можно назвать Дао, нельзя назвать Дао». Я – это абсолютное небытие. Над этим Абсолютом выстраивается наш «Треугольник бытия» и тождественная ему в «Розе Мира» Вселенная, образующая «Яйцо Брамы» в двух конусах света, как в двух прожекторах неуловимого Сознания.
Дхарма – это Дао дхарм, кружащихся на ветру бытия. Достичь последней дхармы – это и есть Дхарма. Тут главное – не медитация, а состояние ума. В самосознании человека многое должно измениться, чтобы он предпочел бессмертной душе нирвану. Понять суть Святого Духа – не то же самое, что понять суть алгебраического уравнения. Его еще нужно принять. Все начинается с выбора. Такое самосознание должно качественно измениться в себе самом, стать свободным. В этом суть Дхармы. А затем уж свободному самосознанию можно было бы и вернуть бессмертную душу. Но зачем она ему, если оно свободное? Чтобы есть, пить и делать все человеческое до бесконечности? Это – не свобода. Это – ад. Нет заслуги человеку в том, что он умер. Все умрут. Заслуга в том, чтобы умереть свободным. А для этого нужна целая жизнь. Именно так! Жизнь нужна, чтобы умереть с радостью. Существует расхожая фраза: «сойти с ума». Эта фраза подразумевает безумца, глупца. Человек – мера всех вещей. Если учесть этот человеческий абсолютизм, то фраза «сойти с ума» в полной версии звучит так: «сойти с человеческого ума». Именно так! Будда – это тот, кто сошел с человеческого ума. Он – вне закона. Он не судится, и нет ему никакого суда. Радуйтесь, жизнь кончается. Вы достигнете Царства Небесного. И ад-Майя попрощается с вами навсегда.
Я готов предложить еще одну «формулу Вселенной»:
Я + R
Я– это абсолютный нуль 0. Остался только ты, - абсолютная единица 1. Повернись же лицом к истинному и единственному Я. Готов ли ты достичь Дхармы в одной-единственной дхарме самосознания? И, возможно, когда-нибудь эта цивилизация заслужит право гордо сказать про себя: мы – не рабы человеческого, мы – знающие сыны Неба, будды и даосы. Жизнь – иллюзия, а смерти – нет. Когда-то римские легионы, проходя мимо своего императора на поле боя, восклицали: «Идущие на смерть приветствуют цезаря». В отличие от примитивных римлян мы все можем воскликнуть: «Идущие на смерть приветствуют Царство Небесное». Нас там уже десятки или сотни миллиардов. Это – Свобода. Ведь Вселенная, как уже было сказано, - это танец будды со временем. И этот будда – Я!
_________________________________________________________________
ПРИТЧИ
СОН БАБОЧКИ
В царстве Чу жил дровосек. Имени его уже никто не помнит. Да оно и не нужно нам, ибо речь идет вовсе не о каком-то дровосеке. Однажды собирал он хворост в лесу и увидел оленя. Метнув в него свой топор, дровосек убил оленя и спрятал его в яме. А сверху забросал яму ветками, чтобы никто другой не унес его добычу. И на радостях забыл это место. Долго искал дровосек своего оленя, весь лес исходил, но так ничего и не нашел. И тогда он решил, что ему все это приснилось. И сразу успокоился. Ведь потерять во сне – не то же самое, что потерять наяву. Уж очень досадно бывает. А во сне, что ж, - это не по-настоящему.
Рассказал он своему соседу-скорняку этот сон. Никто не помнит имени этого скорняка. Да оно нам и не нужно, ибо речь идет вовсе не о каком-то скорняке. Вечером тот лег спать, но, видно, не шла у него из ума эта история, и увидел он сон, будто нашел того оленя и принес домой. Пробудился скорняк, смотрит, – а в котле похлебка варится. И говорит он жене:
- Дровосеку приснилось, что он убил оленя, а мне приснилось, что я его нашел. Давай ужинать.
- Нет,- отвечает женщина, - это, верно, мне снится, будто у нас в доме появилось мясо.
- Какая разница, - возразил муж,- кому это снится? Главное, что теперь мы можем наесться досыта.
На следующий день разнеслись слухи по деревне, что вчера скорняк и его жена ели во сне мясо оленя.
- А я там был?
– спросил дровосек.
- Нет,- ответили ему.
– Тебя там не было.
Рассердился дровосек. Все же олень приснился ему первому. Почему же едят без него? И тогда он пожаловался на такую несправедливость деревенскому старосте. Никто не помнит имени этого старосты. Да оно нам и не нужно, ибо речь идет вовсе не о каком-то старосте.
- Почему, - говорит дровосек,- я убил в своем сне оленя, а скорняк его съел в своем сне без меня?
А у скорняка уже готов ответ.
- Я ведь не все съел, - признается он.- Пусть дровосек приходит ночью и забирает свою половину.
- Вот и решен вопрос, - сказал староста.- Ложись спать и ешь свою половину.
Пришел дровосек домой, лег на циновку и давай спать изо всех сил. Спал-спал, но оленя так и не увидел. Снится ему всякая чепуха: золотые кубки с вином, дворцовые хоромы, целый гарем наложниц в шелках и парче,- все, чего у него отродясь не было. А оленя нет. Заподозрил дровосек, что скорняк его обманывает.
И тогда он обратился к уездному судье. Никто не помнит имени этого судьи. Да оно нам и не нужно, ибо речь идет вовсе не о каком-то судье.
- Скорняк меня обманывает, - заявил дровосек на слушании.- Ни кусочка того оленя я так и не съел.
- Я в этом не виноват, - возразил скорняк.
Судья подумал и решил:
- Идите домой, а я лягу спать и послежу за тем, чтобы все было по закону. Утром приходите, тогда и разберемся до конца.
Назавтра они пришли, а судья этой ночью неожиданно помер во сне. Дровосек еще больше рассердился и послал в царскую канцелярию примерно такую жалобу: «Скорняк съел во сне убитого мною оленя, а судья умер, ничего не оставив после себя». Когда в царской канцелярии прочли это письмо, то решили, что эта странная история приснилась самому судье.