Гобелен
Шрифт:
Голос сорвался, она закашлялась. Джейн в полной мере поняла, насколько хрупка и уязвима Уинифред. Обе ее подруги едва сдержались, чтобы не броситься к ней, не заключить в объятия.
– Мне даже неизвестно, жив ли мой дражайший супруг, – прохрипела Уинифред.
– Боже мой! Дорогая графиня, конечно, он жив. Простите великодушно, что лишь теперь говорю об этом; этой вестью мне следовало встретить вас. Суд назначен на начало февраля, насколько мне известно.
Джейн вздохнула с облегчением. Все тяготы пути, включая переохлаждение, которому постоянно подвергался ослабленный организм Уинифред,
– Миссис Миллс, я выпью чаю с медом, без молока. Прошу вас нанять для меня экипаж. Я намерена срочно ехать в Тауэр – ведь Уильяма держат в Тауэре?
Миссис Миллс бросила тревожный взгляд на мисс Эванс и грустно улыбнулась.
– Конечно, ваша милость. Графа разместили в Лейтенантской квартире. Уверяю вас, он ни в чем не знает нужды и, несмотря на свое положение, сохраняет присутствие духа.
– Благодарю вас. А теперь извините – я должна удалиться, чтобы привести себя в порядок.
Миссис Миллс кивнула.
– Мисс Эванс, комната графини на третьем этаже, в конце коридора; ваша комната – рядом. Сейчас распоряжусь, чтобы чай принесли туда.
По сравнению с убогими и неопрятными комнатенками на постоялых дворах комната в заведении миссис Миллс показалась Джейн поистине роскошной. Джейн села, освободила от башмаков свои измученные, стертые ступни. Взгляд ее был прикован к визитной карточке Джулиуса Саквилля. Джейн опустошила карманы, когда миссис Миллс озвучила свое соображение: мол, хоть ей и понятен маскарад с коричневым плащом, а не годится графине Нитсдейл ездить по Лондону в этакой одежде.
Разумеется, Джейн меньше всего волновал собственный внешний вид, однако она поняла: даже пустяк вроде позаимствованного плаща может вызвать целый шквал подозрений. Поэтому она с радостью согласилась на замену – зеленый, словно мох, бархатный плащ миссис Миллс. Он был подбит мехом и казался теплее, чем коричневый плащ, в котором Джейн преодолела такое количество миль по заснеженным пустошам и который значил теперь для нее столь много. Итак, Джейн достала из карманов все содержимое, в том числе визитку Саквилля.
Пальцы заскользили по клочку плотной бумаги, по тисненым буквам – и вот уже стена, которую Джейн так старательно возводила между собой и Саквиллем, обрушилась. Джейн снова ощущала вкус его спонтанного поцелуя, его дыхание на своей обнаженной шее, бездну наслаждений, которую сулили его пальцы, когда касались участков ее тела, все еще прикрытых одеждой. Джейн облокотилась на туалетный столик, уронила лицо в ладони. Она ненавидела себя за то, что от одной мысли о Джулиусе утратила контроль над ситуацией, – но продолжала смаковать эту мысль. Хотела отречься от этой мысли – только стоило ли лгать самой себе? Чувства Джейн разделились на два лагеря – в этом была истина, которую требовалось признать. Выходило, что, согласившись проживать одновременно две жизни, Джейн посвятила одну половину себя Уиллу, а другую – Саквиллю, человеку, почти ей неизвестному.
Полно – а жива ли Джейн вообще?
Уинифред – да, жива и реальна.
Джейн признала: тело Уинифред оккупировано ею, она крадет ее жизнь. При таком раскладе, кто из них двоих подпал под чары Джулиуса Саквилля –
Увы, Джейн отлично знала: сопротивлялась страсти одна Уинифред, и лишь Уинифред негодовала по поводу случившегося. Именно измена Джейн заставила «хозяйку» закрыться для нее с того самого момента, как в пристанище дровосеков состоялась сексуальная близость с Саквиллем.
– Мне очень жаль, – шепнула Джейн. – Все случилось так спонтанно. Не понимаю, что на меня нашло.
«Спонтанным был поцелуй на постоялом дворе. А тот факт, что ты отдалась Саквиллю, – не что иное, как предательство». Мысль эхом донеслась до сознания Джейн сквозь толщу времени и миров, смела остатки сопротивления. От кого она прилетела – от Уилла, от Уильяма или от Уинифред, Джейн не могла бы сказать наверняка. А может, мысль отправил ей Робин… или его женская ипостась. Кто бы это ни был, обвинение больно резануло по сердцу. Джейн знала: виновата она одна.
Она отчетливо ощущала раздвоение личности. Одна Джейн находилась рядом с Уиллом, с родителями и сестрой, Джульеттой, в двадцатом веке. Другая Джейн была бесплотная, невидимая, обезличенная – или правильнее назвать ее честной, в отличие от первой Джейн?
Джейн бежала от своей вины, от неуверенности с того самого момента, как Уилл в знак помолвки надел ей на палец бриллиантовое кольцо. Джулиусу Саквиллю достаточно было бросить на Джейн взволнованный, смятенный взгляд – и ее бастионы пали. Джейн очень надеялась, что мысли ее никому не слышны, ведь, упиваясь именем Джулиуса на визитке, она забыла даже о распухших ногах Уинифред. Ей хотелось только одного – чтобы Джулиус целовал ее. Чтобы его пальцы справились со шнуровкой корсета, чтобы…
«Проклятье!» Могла ли она презирать себя сильнее, чем в эту минуту? Нет. Невозможно чувствовать большего отвращения к Джейн Грейнджер, думала она. Джейн глотнула, мысленно поблагодарила Уинифред за подсказку – обморожения надо врачевать водой, в которой варился картофель, – и сконцентрировалась на делах первостепенной важности. Сейчас нельзя сдаваться, нельзя терять веру в свои силы, в успех предприятия, ради которого Джейн проделала такой путь. Всю энергию нужно бросить на спасение мужа Уинифред. Не исключено, что, оказавшись у изголовья Уилла, Джейн забудет связь с Джулиусом, как забывают сон, когда сознание полностью пробуждается.
Эта мысль понравилась Джейн. Все, что было у нее с Джулиусом, вылетит из памяти, когда она очнется на вершине Айерс-Рок. Да, так и будет. И чувство вины, и беспомощная влюбленность скоро исчезнут, потеряют значение.
«Для тебя, Джейн, может, и потеряют», – эхом отозвалось в голове. Без сомнения, это говорила Уинифред.
«Я не властна над своими чувствами, – мысленно оправдывалась Джейн. – Придется тебе простить меня. Я стараюсь для тебя, для Уильяма и для ваших с ним потомков».